Искренне верю, что вы проявите уважение к моему решению и перестанете быть ее сообщницей.

Тамара

Захожу к себе в каюту. Умываюсь. Переодеваюсь. Задумчиво и бесцельно брожу по комнате. Разбиваю уродливую пепельницу, стоявшую у изголовья. Собрав осколки, бросаю их в мусорное ведро. Потом внезапно решаю, что осколки в каюте будут мне мешать. Высыпаю все в огромный желтый конверт, чтобы оставить его перед дверью. Замечаю в коридоре большое мусорное ведро и думаю, что лучше бросить конверт туда.

Доносится чей-то смех. Быстро возвращаюсь в каюту и захлопываю дверь. Пташки летят домой после веселого дня в Неаполе!

Тамарино письмо не выходит из головы. Вновь разворачиваю серый клочок бумаги. Как странно она выражается — будто продиктовала слова на пленку, а потом кто-то записал. Тамара всегда торопится: много работы, тысячи дел, сотни решений, сотни поручений. Мы с девочкой — одно из таких дел. «Просто так выбросить…» Как можно во всем разобраться на таком расстоянии? А с нами в любой момент может случиться беда. Мы можем исчезнуть, утонуть в опасных водах моря. Мы не такие сильные, как вы, Тамара, владелица заводов, газет и пароходов, и нас некому охранять.

Грызу ногти и мечусь по комнате. Потом, не выдержав, иду в каюту девочки.

Подхожу к кровати прямо по неотчищенным пятнам крови на ковре. Белье поменяли. Сбросив покрывало, обнимаю подушку. Чистые простыни, чистые простыни… Чудесного запаха девочки — смеси фруктовых ароматов и ее чистоты — больше нет. Детка моя. Где ты? Рыдаю, прижавшись к подушке. «Я тебя ранила… Ранила… Прости…»

В ванной, всхлипывая, умываюсь холодной водой. Каждый взгляд, брошенный в зеркало, вызывает новый приступ слез. Выхожу из ванной.

Передо мной картина. «Танго танцуют вдвоем». Красивая… Краски темные и плотные… Летучих мышей теперь больше: они заполонили все небо над головами пары. Кажется, вот-вот нападут. Девочка-партнер теперь на заднем плане в своем сине-черном фраке. С той руки, которой она держит мать за талию, стекает струйка крови.

Получается, она знала, что будет вскрывать себе вены? Планировала? Лицо партнерши тоже изменилось: это больше не лицо ее матери. Глаза, обведенные синими кругами, тонкие брови, длинный странный нос… Это же мое лицо! Лицо матери — мое лицо! Ставлю картину лицом к стене. Сердце колотится, как безумное. Надо немедленно уйти с этого корабля. Немедленно.

Вылетаю из каюты, хлопаю дверью и бегу прочь. Ноги не держат. Мне снова плохо. Схватившись за перила, пытаюсь глубоко дышать.

— А, вот ты где. Я везде тебя ищу.

Дональд Карр. Он стоит передо мной, сияет улыбкой и всем своим видом изображает нежность. В его карих глазах светится что-то такое, что успокаивает меня. Хотя обычно карие глаза ассоциируются у меня с шалостями и весельем. А вот голубые всегда холодны и смотрят осуждающе.

— Ты-то мне сейчас и нужен, — внезапно вырывается у меня, и, сама растерявшись от столь несвойственной мне прыти, продолжаю: — Пошли, выпьем немного.

— Бар давно закрыт.

— Как же так? Как раз когда мне так надо… Пойдем все-таки посмотрим.

Мы появляемся как раз, когда бармен, любитель Пруста, запирает дверь.

— Вы же все понимаете, — объясняю ему таким тоном, будто уже выпила. — Откройте нам, иначе все кончится, как во французском романе.

— Что-что? — теряется он.

— Юноша, мне нужно попасть в этот бар. У меня катастрофа.

— Конечно-конечно, — говорит он, протирая лиловым носовым платком очки.

— Ты такая уставшая, — говорит Карр. — Давай лучше купим бутылочку «Джек Дениэлс» и выпьем у меня в каюте.

Бармен медленно, как под гипнозом, достает бутылку и протягивает Карру.

— Спасибо! Сколько с нас?

— Нисколько, поверьте! Капитан на этом корабле кассу совершенно не контролирует.

— Этот корабль вообще никто не контролирует! — восклицаю я. — От капитана до бармена.

Бармен хихикает. Делает вид, что смущен. Выходим из бара вместе.

— Ну, пошли ко мне в каюту, — просит Карр. — Там просторнее, чем у тебя.

— Естественно. Моя каюта — каюта компаньонки на нижней палубе. Но лучше все-таки пойдем ко мне. Мне обычно не по себе, когда я пью в гостях.

Идем ко мне. Оказывается, стакан у меня только один. Другой можно взять из каюты девочки. Иду туда.

Почему-то замираю на пороге — ведь каждый раз в этой каюте меня ждет очередное потрясение. Все. Хватит. Пора взять себя в руки. Возвращаюсь к себе без стакана. Мо́ю синюю банку, куда обычно ставлю ручки. Пить из банки — не такая уж плохая мысль.

Садимся друг напротив друга в кресла и приступаем к бутылке.

— Мне нужно сегодня ночью уйти с корабля. Иначе мне конец.

— Ты преувеличиваешь, — говорит Карр. — Просто немного успокойся.

— Тебе хорошо говорить! Преувеличиваешь… Ты что — истина в последней инстанции?

— Иди ко мне, — улыбается Карр.

— Иду, но чур ко мне не прикасаться.

Сажусь к нему на колени, кладу голову ему на плечо и вздыхаю:

— Настоящие герои — те, кто не помнит своих подвигов.

— Хорошие слова. Очень хорошие. Кто это сказал?

— Кажется, я.

— Как тебе это в голову пришло?

— От меня самой: я не настоящий герой. Я все помню.

Он нежно щиплет меня за нос:

— Милая девочка.

— Мне тридцать два года. Я такого же возраста, как ее мать.

— Ты не можешь ненадолго о ней забыть? — усмехается он. — Хотя бы на эту ночь.

— Знаешь, за всю мою жизнь никто ни разу не резал из-за меня вены. Только я сама однажды бросилась ночью в море из-за матери. Мне было плохо от того, что она не уделяла мне внимания.

— Тихо-тихо-тихо, — Карр нежно целует меня в ухо и гладит по голове, как маленького ребенка.

— Давай уже спать, — говорю я. — Но не вздумай раздеваться. Ко мне никто, никто не должен прикасаться. А то мне потом плохо.

Сняв с меня ботинки, он укладывает меня в постель. Сам тоже снимает ботинки и ложится в одежде рядом со мной. Крепко обнимает меня. Я кладу руку ему на шею, ногу на его ногу. Чувствую его дыхание на щеке. Мы крепко засыпаем.

* * *

Мне снится сон: я что-то ищу в огромных глиняных кувшинах, которые стоят на балконе моей соседки. Кувшины внутри грязные. Из одного кувшина вытаскиваю чье-то грязное белье. Мне противно. Выбрасываю все с балкона.

Потом начинается следующий сон. Рядом со мной — мама. Голая до пояса, она моет посуду у меня на кухне. Мне неприятно видеть ее обнаженную грудь. В квартире соседки кто-то шепчется. Третий час ночи. Слышно, как они выходят из квартиры и вызывают лифт, стараясь не шуметь. Смотрю с балкона. Вскоре внизу появляется парочка: карлик и карлица со светлыми взъерошенными волосами. Оба садятся в машину и уезжают. На карлице джинсовая рубаха и брюки. Приходит в голову жуткая мысль: наверное, моя соседка тайком сдает свою квартиру для свиданий. Мне делается противно. Соседку хочется убить.