Офицер поднялся:

– Пора идти. Родителям лишнего ничего не говори. Пожалей их. Может быть, тебе скоро придется умереть. Кстати, час назад отца Ани Голубкиной приняли в партию.

Рио попрощался с мальчиком и прошел через большую комнату к выходу, на ходу поклонившись Санькиной маме. Его товарищи тоже встали, поблагодарили хозяев за гостеприимство и покинули квартиру Верещагиных.

Вскоре уехали и слегка ошарашенные дядя Гена и тетя Люба.

…Утром Саньку Верещагина разбудили, как всегда, электронные куранты. Мальчик с некоторым сожалением покинул кровать, встал на коврик посреди комнаты и включил проектор. Однако вместо привычного мужественного тренера на экране появилась милая девушка и, улыбнувшись, сообщила: «Сегодня выходной день, и каждый советский ребенок может отдыхать. Но если твое пионерское сердце не дает тебе спать, ты можешь пройти процедуру профилактической зрительной сегментации, что позволит освободить переполненные участки реактивной памяти и сделать ее на три процента эффективней. Сядь перед экраном в позе латышского стрелка и после сигнала, не мигая, смотри на изображение».

Санька дисциплинированно сел на коврик, вытянул перед собой ноги, руки скрестил на груди и уставился на экран. По белому целлулоиду экрана поползли колонки символов. Через десять минут мальчик почувствовал жар в теменной области и некоторое онемение пальцев ног.

Процедура уже подходила к концу, когда в комнату заглянула мама.

– Сынок, ты что хочешь – глазунью или омлет? – поинтересовалась она.

– Я как папа, – ответил Санька.

– Сегодня папа никак, так что сам решай, – сказала мама.

– Тогда мне бы творожку со сгущенкой, – смущенно попросил мальчик и даже попытался мотивировать маму: – Мне кальций нужен.

Та пожала плечами, но возражать не стала и пошла на балкон за творогом.

Папа действительно выглядел немного уставшим после вчерашнего застолья. Он сидел в своих любимых синих семейных трусах на табурете у стола и пил огуречный рассол прямо из трехлитровой банки.

– Доброе утро, папуля, – поприветствовал родителя Санька.

Но папа лишь едва заметно кивнул и в очередной раз приложился к банке с рассолом.

– Не трогай отца, он болеет, – попросила мама, выставляя перед сыном на стол тарелку с творогом. – Пойдешь к дяде Юре, возьмешь макулатуру и сдашь ее в пункт на улице Народного Ополчения. На Лациса ближе, но там абонементы только на Пикуля.

– А потом можно я немного погуляю? – спросил мальчик.

– Гуляй сколько хочешь, – разрешила мама и напомнила: – Но ты не забыл, что вечером тебя могут в Балабаново отправить? «Тэп» не отключай.

– Не буду, – заверил Санька, быстро съел творог и выскочил из дома.

У подъезда он поздоровался с сидящими на лавочке бабушками и набрал на «тэпе» номер Ани.

Девочка взяла трубку не сразу – видимо, еще спала.

– Алло? Кто это? – сонным голосом спросила она.

– Голубкина, это я, Верещагин, – ответил Санька. – Извини, что разбудил. Я сегодня вечером в спецлагерь под Балабаново уезжаю. Может, погуляем часок?

– Балабаново?! – восхищенно вскрикнула на другом конце провода девочка. – Ух ты! А у нас папу в партию приняли.

– Я знаю, – сказал Санька. – Теперь тебя зовут Наола.

– Это ничего не меняет, – уточнила Аня. – Где и во сколько?

– Где и когда хочешь. Мне только нужно к дяде Юре Любимову в театр зайти, афиши старые забрать и абонемент на «Три мушкетера» получить.

– Можно я с тобой в театр пойду? – попросила девочка.

– Можно, – радостно согласился Санька. – Дядя Юра очень добрый. Он сейчас Гамлета с Иннокентием Смоктуновским ставит. Мы дядю Юру попросим, и Смоктуновский нам монолог прочтет.

– Тогда я выхожу? – предложила Аня.

– Выходи, – поддержал Санька. – Встретимся у центрального транспортера, за киоском «Спортлото», справа.

Окрыленный радостью от предстоящей встречи, он довольно быстро добрался до автобусной остановки и потом на автобусе – до алюминиевого купола над центральным транспортером.

Центральный транспортер, или, как его любили называть местные жители, ЦиТ, являлся главной пассажирско-транспортной артерией, связывавшей сто семьдесят седьмой и сто семьдесят восьмой ярусы, где находилась большая часть культурно-развлекательных учреждений комплекса. Сорок двухсотметровых эскалаторов с раннего утра и до поздней ночи перевозили десятки тысяч людей. В основном это были граждане, направляющиеся культурно провести досуг либо работающие в культурно-развлекательной сфере. Оттого и убранство ЦиТа было особенным: стены украшали огромные телевизионные экраны, транслировавшие всякого рода художественные передачи с субтитрами – телеспектакли, кинокартины, мультипликационные фильмы, программы «Здоровье» и «В мире животных». Над всем этим культурным великолепием звучала музыка Рахманинова.

Санька подошел к киоску «Спортлото» и сел на гранитный парапет, отделяющий площадь перед транспортером от вестибюля. Мимо двигались празднично одетые люди с открытыми, одухотворенными лицами. Мальчик непроизвольно вглядывался в них, пытаясь угадать, кто куда направляется.

Неожиданно вместо праздных мечтаний в его голове возникли отзвуки чьих-то голосов, которые, к его крайнему изумлению, он идентифицировал как мысли мимоидущих граждан. Вот прошел строгий человек в ярко-оранжевом пальто и зеленой шляпе. И тут же в голове Саньки прозвучал скрипучий баритон: «Конечно, все дополнительные ресурсы передадут Высокобровицкому. И пигменты, и холсты. А нам оставят химию. Как всегда. Ну, само собой! Кому нужен поиск? Им реализм подавай! Ретрограды!»

Баритон сменило нежное женское сопрано, исходящее от миловидной девушки, спешащей к эскалатору с черным чертежным тубусом в руках: «Просто надо притвориться равнодушной. Он подойдет, а я ему: чего тебе, Пряников? Ластик?»

Девичьи грезы покрыл чей-то шепот: «Не держи нас, хозяин. Мы хотим его разрезать пополам. Сделаем ему укольчик “Боры-боры”, и он будет жить, пока не доберемся до сердца. Мы хотим укусить его за сердце».

Санька удивленно огляделся по сторонам, но не заметил ни одного человека, которому могли бы принадлежать эти чудовищные фантазии. И только тогда мальчик осознал, что это не игра его воображения, а настоящие мысли других людей. Вновь обретенная способность смутила ребенка, было в этом что-то неправильное, глубоко непорядочное.

– Салютик! – раздалось у него за плечом.

Мальчик обернулся и увидел Аню. Девочка стояла на парапете в короткой черной курточке с множеством карманов и хлопчатобумажных широких брюках.

– Сильно выглядишь! – вслух восхитился Санька.

– Мама сшила, – похвалилась Аня и спрыгнула на землю. – Я не опоздала?

– Нет, – ответил мальчик, отчаянно пытаясь не прислушиваться к мыслям подруги.