укусят ещё, но они ловко уворачивались. Она бежала за ними, за потоком, перекрыв собой длинный луч света. За спиной кто-то бросил: «Куда?» – еле слышно, неуверенно, как будто сам не знает, зачем они здесь.

Крысы были быстрее. Ленка уже оставила своих далеко позади, бежала за серебристыми спинами, на ходу включая камеру на телефоне. С фотоаппаратом её бы не поняли, но телефон-то можно…

Что-то тяжёлое ударило в живот, Ленка охнула и посветила. Труба. Трубы. Широченные, низко, на уровне пояса. Серебристый поток крыс устремлялся туда.

– Найди его…

Ленка обернулась и зажмурилась: в глаза ударил луч фонаря. Она выронила телефон, и кто-то схватил её за руку.

Глаза слепило, даже сквозь закрытые веки. В руку, пониже локтя вцепилось как будто сразу несколько человек, каждый палец ощущался как целая кисть. Вцепилось и дёрнуло. По голове ударил глухой пустой металл, шаркнула, царапнув, краска на трубе. Руку выворачивало из плеча и тянуло-тянуло вниз! Только трубы мешали. Свободной рукой Ленка вцепилась в трубу, толстенную, не ухватить, попыталась оттолкнуться ногами и взвыла. Руку дёрнуло и будто обожгло текучей кипящей болью. С болью же пришло отрезвление, и в голову ударило простое слово: «Попалась!»

Беспощадный Серёгин фонарь освещал, как днём, старые трубы, Ленкину вывернутую руку и здоровенную серую пятерню этого на её руке. Она была похожа на огромного паука, вцепившегося всеми лапами в свою жертву, чтобы впрыснуть яд. Попалась!

Ленка взвыла, тихо, как ей самой показалось, и ей ответило только эхо. Облупленная краска шаркнула по лицу, что-то ударило в затылок.

Она лежала на полу лицом вверх, перед глазами блестела труба с облупленной краской. Она двигалась! Рука-паук продолжала тянуть, причиняя огромную боль, уходящую в шею, и грязный пол шаркал по спине рывками. Это она, Ленка двигалась, её тащили туда, под трубы, туда, где спряталось это…

Огромные пальцы, в несколько человеческих толщиной, перехватили её руку повыше локтя. Кожа на них была смуглой и грязноватой, будто ржавой в этом сыром подвале. На фалангах топорщились редкие чёрные волоски, толщиной, наверное, с хорошую леску, и ногти! Вроде обычные, человеческие, только огромные.

Руку опять дёрнуло, обжигая болью, и труба над головой резко ушла влево. Ленка завопила и попыталась перекатиться на полу, чтобы вырваться. Плечо рвануло с новой силой, над ухом треснула ткань, боль врезалась в голову и пульсировала там, как будто её проталкивают ступкой-рукой. Она рванулась ещё, и что-то хрустнуло в руке. Перекатилась на живот, клюнув носом грязный пол, запоздало услышала, как глухо что-то ударилось о трубы, попыталась вскочить.

В глазах забегали фонарики. Грязный подвальный пол поплыл цветными пятнами. Ленка запоздало глянула на свою руку (на месте!) и подумала, что, наверное, так и теряют сознание. Нельзя! Огромная лапа-паук высунулась из-под трубы по сустав и шарила по полу. Буроватые пальцы мелькали и переливались чёрным в луче фонаря. Ленка ещё помнила эту пасть, вроде человеческую, а увеличенную в несколько раз, будто это, играясь, показывает в лупу оскал.

Боль пронзала плечо. Раз! Ленка кувыркнулась ещё на шаг, подальше от этого. Далёкий грязный потолок расплывался в глазах: нельзя вырубаться. Оперлась здоровой рукой на грязный, отчего-то горячий, пол, ещё раз перекатилась, ещё на шаг, подальше, подальше, ещё полметра, они могут спасти.

В ушах шуршало и шумело, как будто падаешь в воду. Сквозь этот фоновый звук прорезался тонкий, разноголосый, но оглушительный писк. Крысы! Они здесь. Они ждут своего. По больной руке, по лицу, по ногам бежали маленькие лапки, царапаясь коготками. Они не кусались, нет. Отталкиваясь от Ленки как от чего-то неживого, они забирались на трубу, занимали места. Ждали.

Труба шевелилась. Из глубины глухо колотили по железу и шуршали. На пол с шелестом сыпалась облезлая краска, в луче показалась вторая рука. На запястье в Ленкину ногу толщиной напряглась мышца. Оно вылезало.

Ленка охнула: кажется, на крик уже не хватало голоса. Там, откуда, выходит звук, истерически колотилось сердце. Ленка опять попыталась вскочить, оперлась на больную руку: нет! Боль свалила на пол, шибанула в голову и глаза, серый подвальный мир поплыл, на этот раз от слёз. Пальцы вцепились в ногу.

Щиколотку сдавило, как будто перетянули стальным тросом. Новые слёзы брызнули, капнув чёрным на серый запылённый пол. Нет. Ленка помнит Мышку, помнит, как долго, как оглушительно… Нет! Надо достать оружие! Она упёрлась свободной ногой, взмахнула руками, снимая рюкзак. Рывок получился сильный, рюкзак шмякнулся на пол и брызнул стеклом. В нос ударил запах бензина… Сойдёт!

Внутренний голос заикнулся, что в рюкзаке блокнот для эскизов, паспорт и еще какая-то важная бумажка, о которой нелепо вспоминать здесь и сейчас. По животу мазнул бетонный пол, тварь притянула её к себе за ногу. Зажигалка! Ленка легко выдёрнула её из заднего кармана, чиркнула у самого рюкзака, пропитанного горючим… Даже искры нет. Зажигалку она потихоньку стащила у отца, проверила, конечно, но и тогда она зажглась не с первого раза. Ленка зачиркала ещё и ещё, но раздавались только тупые щелчки, говорящие, что всё.

Ленка оттолкнулась свободной ногой, попыталась уйти в кувырок. Больно шаркнула головой об пол, по ноге скользнули когти, врезаясь маленькой болью, в свете телефона мелькнуло совершенно спокойное лицо Серёги.

Они так и стояли, один за другим, с отрешёнными физиономиями, и не спешили на помощь. Замерли, как Настя тогда. Как Серёга. Они… Тварь потянула за ногу, Ленка завопила, и откуда-то взялся голос. Одна! Она теперь одна!

Нет уж! Ленка схватила первое, что попалось под руку: мягонькое, тёплое – сойдёт, – и запульнула в Серёгу. Оно летело бесконечно долго, разворачивая в воздухе маленькие лапки, руля голым хвостом. Крыса! Прекрасно. Что такое крыса, когда ты бороздишь носом грязный пол, пока чудовище утаскивает тебя к себе. Ленка схватила вторую (кажется, получила по пальцам острыми зубками, но кого это волновало!). Щиколотку пронзила настоящая боль. Ленка швырнула крысу – и попала.

Серёга вздрогнул, как будто разбудили, глянул на Ленку, моргнул и полез в рюкзак. Он копался там миллион лет. Ногу как будто дробили на тысячу маленьких осколков, Ленка отбрыкивалась вслепую, боясь обернуться. Где-то в темноте запоздало завопил Ваня.

Огонь вспыхнул перед самым лицом, промелькнул и звонко разбился где-то под трубами. На секунду ослабла хватка, Ленка бы не успела сама, но её выдёрнули рывком, подтолкнули за спину. Она влетела в Настю, повисла на ней, вцепившись в плечи одной рукой. Второй как будто не было, только боль, растущая из шеи.

– Проснись! – Ленка вопила это, наверное, чтобы проснуться самой, чтобы прийти в себя, помочь Серёге, а потом бежать! Настя