Лучше бы Конраду было уехать в Триполи. Боэмунд, граф Триполи, второй сын Боэмунда III, был весьма честолюбивым и не особенно щепетильным молодым человеком, который прекрасно разбирался в законах и был способен найти оправдание своим самым вопиющим поступкам. У него были натянутые отношения с церковью. Некогда он поддержал пизанцев, очевидно за деньги, в споре из-за каких-то земель с епископом Триполи, и, когда епископ, Петр Ангулемский, был назначен антиохийским патриархом и выбрал преемника на свое место в Триполи с неканонической спешкой, папа принял его объяснение, что, дескать, при таком правителе, как Боэмунд, церковь не могла рисковать и тянуть с назначением. Боэмунд был твердо намерен обеспечить наследственную передачу Антиохии и сразу же отказался признать действительность присяги, принесенной в пользу Раймунда-Рубена. Ему требовались союзники. На его сторону охотно встали тамплиеры, рассерженные на то, что Левон не отдал им Баграс. Госпитальеров, хотя никогда не стремились сотрудничать с тамплиерами, удалось привлечь рассчитанными дарами. Пизанцев и генуэзцев подкупили обещанием торговых концессий. А самое важное, сама антиохийская коммуна была напугана армянской угрозой и враждебно настроена к любым действиям, которые предпринимали бароны. В конце 1198 года Боэмунд Триполийский вдруг объявился в Антиохии, выдворил своего отца и заставил коммуну принести присягу ему самому.

Но у Левона был один внушительный союзник — папа Иннокентий III. Как бы папство, быть может, ни сомневалось по поводу подчинения армянской церкви Риму, Иннокентий не желал отталкивать от себя нового вассала. От Левона и его католикоса в Рим посыпались глубоко почтительные послания и прошения, и папа не мог их игнорировать. Вероятно, из-за оппозиции церкви молодой Боэмунд позволил своему отцу вернуться в Антиохию, а сам уехал в Триполи; но каким-то образом ему удалось помириться со старым князем, который сделал разворот и примкнул к нему. Тем временем тамплиеры использовали в Риме все свое влияние. Но Левон игнорировал намеки церкви о том, что должен вернуть Баграс ордену, ибо Баграс был стратегически важен для него, если он хотел контролировать Антиохию. Левон пригласил старого князя Боэмунда и патриарха Петра обсудить проблему, но его неуступчивость заставила патриарха склониться на сторону Боэмунда Триполийского. Церковь в Антиохии встала на сторону коммуны и орденов, выступив против армянского наследника. Когда Боэмунд III умер в апреле 1201 года, Боэмунд Триполийский без труда воцарился в городе. Но многие из дворян, помня свою клятву и боясь самодержавных наклонностей Боэмунда, бежали ко двору Левона в Сис.

В ближайшую четверть века христиан Северной Сирии отвлекала война за антиохийское наследство, и задолго до ее окончания обстановка на Востоке радикально переменилась. К счастью, ни сельджукским князьям Анатолии, ни Айюбидам не хватало сил, чтобы начать там завоевательную войну. За смертью сельджукского султана Кылыч-Арслана II последовала долгая война между его сыновьями. Почти десять лет прошло, прежде чем один из младших сыновей, правитель Токата Рукн ад-Дин Сулейман-шах сумел объединить родовые земли. Сельджуки совершили набег на Киликию в 1193 году и потом еще раз в 1201-м, чем отвлекли Левона в критический момент, когда Боэмунд III лежал при смерти. Но когда Рукн ад-Дин смог найти время среди войн с братьями и пришедшими в упадок Данишмендидами, он использовал передышку для нападения на Грузию, чья великая царица Тамара казалась куда более опасной угрозой для ислама, чем какой-либо латинский властелин. В Халебе сын Саладина аз-Захир очень нервничал из-за намерений своего дяди аль-Адиля, чтобы рисковать и предпринимать чужеземные походы. Антиохийцы имели возможность свободно продолжать свои ссоры без какого-либо вмешательства со стороны мусульман. В Акре король Амори взирал на междоусобицу на севере со всевозрастающим нетерпением. Он симпатизировал Левону и юному Раймунду-Рубену, а не воинственному Боэмунду, но никогда не пытался активно ввязываться в их ссору. Главным образом он старался не допустить войны с аль-Адилем. Ходили слухи, что Европа собирает огромный крестовый поход. Пока же он не прибыл, нужно поддерживать мир. Аль-Адиль, со своей стороны, не мог рассчитывать на верность и поддержку своих племянников и кузенов, если только серьезная агрессия христиан не спровоцирует священную войну.

Сохранение мира не всегда давалось легко. В конце 1202 года у Акры пристала фламандская эскадра. Она пересекла Гибралтар под началом шателена Брюгге Жана Нельского. Несколько дней спустя горстка рыцарей во главе с епископом Готье Отенским и графом де Форе прибыла на кораблях из Марселя. За ними последовала другая группа французских рыцарей, приплывших из Венеции, включая Этьена дю Перша, Робера де Монфора и Рено II, графа Дампьерского. Три группы в целом насчитывали всего несколько сотен человек, они составляли крошечную долю великой Христовой рати, которая плыла из Далмации, но вскоре после этого Рено де Монмирай, оставивший это войско в Заре, привез новость о том, что пройдет еще некоторое время, прежде чем экспедиция появится в Сирии, если появится вообще. Подобно всем новоприбывшим, французские рыцари были твердо намерены тут же идти сражаться за Святой Крест. Они ужаснулись, когда король Амори стал убеждать их проявить терпение. Рено Дампьерский оскорбил короля в лицо, назвав его трусом, и, назначив самого себя вождем, уговорил рыцарей пойти на службу к Боэмунду Триполийскому. Они отправились к нему в Антиохию и благополучно прошли через графство Триполи. Но Джабала и Латакия все еще находились в руках мусульман. Эмир Джабалы был человек мирный и поддерживал прекрасные отношения со своими соседями-христианами. Он предложил путникам гостеприимство, но предупредил их, что для того, чтобы благополучно пройти через территорию Латакии, они должны получить охранную грамоту от его сюзерена — аз-Захира Халебского. Он предложил сам написать султану, который выполнил бы эту просьбу, так как был заинтересован в разжигании гражданской войны в Антиохии. Но Рено и его товарищи не желали ждать. Они продолжили путь мимо Латакии, чей эмир, намереваясь исполнить свой долг мусульманина, заманил их в засаду и взял в плен многих из них, а остальных перебил.

Сам Амори иногда позволял себе совершать рейды на мусульман. Когда эмир укрепился возле Сидона и начал грабить христианские поселения на побережье, а аль-Адиль не предложил возместить ущерб, Амори в отместку послал корабли на перехват богатого конвоя из Египта, который плыл в Латакию, и возглавил рейд в Галилею. Аль-Адиль пошел к нему навстречу, но, хотя и дошел до самой горы Фавор, отказался вступать в бой. Так же он не отреагировал агрессией, когда христианский флот вошел в дельту Нила, поднялся выше Розетты и разграбил городок Фува. Примерно в то же время госпитальеры из Крака и Маркаба совершали набеги на Хаму, эмират внучатого племянника аль-Адиля аль-Мансура, хотя и без долговременного успеха.

В сентябре 1204 года Амори и аль-Адиль заключили между собой мирный договор сроком на шесть лет. Видимо, инициатива исходила от Амори. Но аль-Адиль со своей стороны тоже стремился прекратить войну. Возможно, его беспокоило господство христиан на море, но он явно осознавал, что его империя лишь выиграет от возобновления регулярной торговли с сирийским побережьем. Поэтому он был готов не только оставить королю Амори Бейрут и Сидон, но также уступил ему Яффу и Рамлу и упростил условия для паломников, направлявшихся в Иерусалим и Назарет. Для Амори, которому теперь нечего было ждать эффективной помощи с Запада, условия оказались на удивление выгодны. Однако он не долго наслаждался своим возросшим авторитетом. 1 апреля 1205 года он скончался в Акре, объевшись рыбы и недолго промучившись, в возрасте чуть более пятидесяти лет[21].