— Прости, я не поклонник страданий, — Риндан, усмехаясь, убирает руки, а я удивленно гляжу на него, не понимая, что произошло.

Боли нет. Да и в голове в момент прояснилось — будто и не было этого недомогания длиной в полдня.

— Как ты это сделал? — я не могу скрыть удивления.

Он пожимает плечами:

— Уловка от одного из столичных лекарей. Как раз для подобных случаев. Сильную боль, конечно, не снимет, но…

— Спасибо, — шепчу я одними губами.

— В твоем случае — как раз, — будто не слышит моей благодарности он, — Мейделин, у тебя так каждый месяц?

— Каждый, — киваю.

— И каждый месяц ты это терпишь?

— Не всегда, — я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, — муж сестры обычно делает мне зелья. Но в этот раз он был занят.

“Другим зельем для меня” — дополняю я уже беззвучно, чувствуя, как рука Риндана завладевает моей ладонью.

Мы некоторое время проводим в тишине, глядя, как пляшут на стене отблески огня. Говорить, как и всегда, не хочется — с ним мне хорошо даже молчать. И, хоть я не решаюсь признаться в этом самой себе, я бы с удовольствием проводила бы каждый вечер, молча с Ринданом в унисон.

Наконец, пауза нарушается.

— Мне всегда было интересно, — Максвелл с интересом смотрит в окно, — как у девушек-эмпатов наступает активная фаза развития дара?

Я понимаю, о чем спрашивает инквизитор. От инициации до момента пробуждения дара, подразумевающего начало взрослой жизни, зачастую проходит около десяти лет. Именно поэтому процесс инициации ставят как можно позже.

Чтобы оттянуть момент. Особенно у девочек.

— Тебя ведь не это интересует, верно? — все же решаюсь я на откровенный вопрос.

— Только это, — упрямо заявляет мужчина и все-таки поворачивает голову, — Мейделин, мне все равно, с кем ты была до меня. Это прошлое, его больше не существует, — твердо припечатывает он и я вздыхаю, видя, как сжимаются его губы.

Наверное, именно эти слова и побуждают меня к диалогу.

— Меня инициировали в семь лет, — начинаю я, уже понимая, что разговор выйдет не особо приятным, — поэтому ожидали пробуждения дара примерно к семнадцати. Ошиблись — он проснулся на два года позже.

Я замолкаю, будто погружаясь туда, в несуществующее прошлое, которое чуть не стало моей могилой.

— И что?

— Я не сразу ощутила свой резерв. Мне все говорили, что он большой и что вмещает много эмоций, больше, чем другие, — говорить об этом тяжело, поэтому я тороплюсь, комкаю слова, спотыкаюсь, — поэтому я особо не отслеживала наполненность. Пока разбиралась, пока училась различать оттенки и отголоски…

— Прошляпила? — в голосе мужчины прорезается едва заметная ирония.

— Прошляпила, — признаюсь, невесело усмехаясь.

К моменту, когда я ощутила первое в своей жизни переполнение резерва, было уже поздно. Да и день этот я особо не помню — так, суета, озабоченные лица вокруг, внимательный взгляд высшего лекаря… он откачал излишек эмоций как-то иначе, используя заклинания, от которых тело выгибалось дугой, а затем плашмя лежало мокрой тряпкой. И так пять дней подряд.

— Я так понимаю, ты попала в госпиталь?

— К сожалению. Я… я не знала, что так бывает. И… — я не договариваю, уже осознавая, что он понял.

— Ты не хотела начинать избавляться стандартным способом?

Я приподнимаюсь на локте, насмешливо глядя на Риндана. Скрывать мне нечего — да и не хочется, если честно.

— Я не хотела, чтобы мой первый раз был таким.

Он смотрит на меня серьезно и ямочка на напрягшемся подбородке практически не видна. Максвелл явно понимает, что спрашивает.

— А как инквизиторы опустошают резерв? — играю я на опережение, чтобы получить передышку от неуемной любознательности мужчины.

— Так же, — он проводить пальцами от моего запястья к локтю и я сглатываю, чувствуя, как по коже пробегает холодок, — разве что реже. Дознаватели впитывают эмоции напрямую, мы же пропускаем через себя. Поэтому резерв наполняется медленнее.

— Но вы тоже заключаете контракты.

— Не без этого.

Оборванный на неуклюжей ноте разговор некоторое время висит в комнате, будто довлея над нами и мужчина это чувствует, а потому излишне весело улыбается и, поднявшись на ноги, протягивает мне руку:

— Пойдем вниз, я тебя накормлю.

Отказываться мне не хочется, поэтому я позволяю себя поднять, закутать в шаль и сопроводить в кухню. На столе обретаются свертки из таверны и пахнет свежей выпечкой.

— Садись, — предлагает Риндан и приступает к распаковке.

Глядя, как из свертка показываются свежие пирожки с блестящей, глянцевой поверхностью, я ощущаю такой приступ голода, что в румяный бок первой жертвы вгрызаюсь с рычанием степного волка, чувствуя кожей веселый взгляд.

Вестимо, чей.

— Мне нравится твой аппетит, — замечает Максвелл, подвигая мне чашку с темным напитком.

— Кто как работает — тот так и ест, — со смешком откликаюсь я и тянусь за еще одним пирожком.

После ужина инквизитор опускается в кресло с газетой в руках, а я тщетно пытаюсь скрыть довольную улыбку — Максвелл отлично вписался в кухонный антураж. Но мужчина видит мое настроение и, подняв бровь, иронично глядит на меня.

— Хорошо смотришься, — киваю я на кресло.

— Спасибо, — смеется он, открывая газету и через пару мгновений радует меня новостью, — ты знаешь, что послезавтра Нойремштире ярмарка, посвященная дню Отца?

— Знаю. Хотела съездить, но пока не решила… — признаюсь я, протирая тарелку.

— Почему?

— Дело Вермейера… — морщусь, — хочу ещё раз допросить цветочника.

— Остина? — а у него отличная память! — что тебе мешает сделать это утром перед поездкой? — инквизитор некоторое время мешкает, но потом, подначенный моим взглядом, все-таки раскалывается, — я попросил его на пару дней придержать. Как раз протрезвеет и…

— А его жена?

— Мне показалось, что она рада, — задумчиво чешет макушку мужчина, — по крайней мере, с её стороны возражений не было. Так что по поводу поездки?

— Хочешь составить мне компанию в неуемных денежных тратах?

— Хочу их возглавить. Тем более, я наводил справки — как раз к началу ярмарки у тебя два выходных перед дежурством. А по поводу себя я договорюсь с Вальтцем. Ну так что?

Предложение слишком соблазнительное, чтобы отказываться, но я на некоторое время все-таки зависаю над медной раковиной, прежде чем вынести вердикт:

— Я за. Но допрошу его не перед поездкой, а завтра.