«Лестница…»

Рука ткнулась в рукоять сломанного «Сталкера», из которой торчал острый кусок клинка длиной в полпальца. Хорошо… Ползти по гладкой крыше проще, когда цепляешься за ее неровности не ногтями, а стальным обломком… «Бритву» я на автомате в ножны сунул, и сейчас доставать ее было большой проблемой. Так что спасибо тебе, «Сталкер», что подвернулся под руку. Жаль только, что это уже не ты, а твой обломок, который отвоевался навсегда. Как и твой хозяин, которому перед смертью втемяшилась в голову бредовая идея вместе с одним-единственным словом…

«Лестница…»

Я перевалился через край люка и полетел вниз, считая израненным телом стальные ступеньки, ведущие к той, другой лестнице, белой, словно саван мертвеца… или пеленки новорожденного, наконец закричавшего после долгой, тревожной паузы…

Но я не чувствовал боли от ударов о металл. Странные картины проносились в моем сознании, уже не принадлежавшем этому миру…

Струи ливня стучат в окна домов, гроза бьется в стекла, снова и снова пытаясь пробиться в человеческие жилища и залить их мощными потоками небесной воды. Белая комната, белая кровать и бледная женщина на ней…

– Дождь, – слабо шепчет она, протягивая руки то ли ко мне, то ли к окну, содрогающемуся от ударов тяжелых капель…

– Что, милая? – склоняется над ней пожилая медсестра. – Всё хорошо, сынок у тебя родился. А сейчас отдыхать, отдыхать, милая… Много кровушки потеряла, тебе спать надо, сил набираться…

– Дождь, – продолжала шептать умирающая. – Кто родился в дождь, у того в жизни будет много слез и много горя…

Ее руки упали на белое одеяло. Теперь я откуда-то точно знал, что эта женщина хотела напоследок дотронуться до меня, но не успела…

Картина смазалась, словно кто-то провел по ней широкой белой кистью. И сквозь эту снежно-полупрозрачную пелену проступила другая.

Белый дым стелется над травой, цепляется за лианы, путается в кронах высоких пальм. Я бегу по джунглям, одновременно стреляя из штурмовой винтовки «FAMAS F1», больше похожей на какой-то строительный инструмент, чем на оружие. Но, несмотря на необычный внешний вид винтовки, в руках она лежит довольно удобно. Я жму на спуск, и три чернокожие фигуры, выскочившие из-за деревьев с «калашниковыми» в руках, падают как подкошенные, прямо в белоснежный дым. Одна из них еще шевелится, пытаясь направить на меня автомат. Я перепрыгиваю через нее, прямо на середине прыжка отработав в голову врага контрольный выстрел, – и ныряю в белоснежную взвесь, окутавшую джунгли, так как на меня не действуют ядохимикаты, выгнавшие из зарослей засаду. На меня много чего не действует, к несказанному удивлению инструкторов Французского Легиона, никогда ранее не видевших ничего подобного…

Белое окутывает меня, становится плотнее, тверже, давит на лицо, ядреный запах свежей краски щекочет ноздри…

Я не выдержал и чихнул.

– Зашибись, – раздался надо мной знакомый голос. – Разлегся, понимаешь. на лестнице и чихает себе в удовольствие. А там, между прочим, двое наших парней раненые лежат на открытом месте, того и гляди на чью-нибудь пулю нарвутся или столбняк подхватят. Впрочем, если честно, может, и пусть лежат. Обоим недолго осталось. Из Мастера, считай, вся кровь вытекла, а Далю без глаз из Зоны не выбраться даже с посторонней помощью.

Я поднял голову.

Надо мной стоял Призрак с автоматом наперевес и задумчиво смотрел на меня. Прикидывает небось, может, и меня тут оставить подыхать, все равно не жилец…

Кстати, а почему я еще жив?

Осторожно, опасаясь взвыть от несусветной боли, я приподнял голову, которую непременно должен был разбить о стальные ступеньки, ведущие к люку на крыше. Но нет, вроде кровь не капает и башка не ноет от удара об острый угол, вырубивший меня на фиг и вытряхнувший из сознания то ли картины далекого прошлого, то ли предсмертные глюки.

Я опустил взгляд вниз – и не поверил своим глазам. Одно дело грязно-кровавые следы, исчезающие на белых ступенях, и совсем другое…

– Ты чего, «песчанку» свою впервые видишь? – поинтересовался Призрак. – И, кстати, не расскажешь, ты там на крыше воевал или шмотки стирал и берцы чистил? А то что-то видок у тебя больно парадный, будто и не шатался по Зоне целый день в грязище по уши.

– Ты сюда долго бежал? – поинтересовался я вместо ответа.

– Ну, как кибы стрелять перестали, так и побежал. Пару минут может…

– Я, честно говоря, помирать собирался, – сказал я, поднимаясь с пола и тыкая пальцем себе в бочину. – Ранили меня сюда. Проникающее в печень.

– Ты, случайно, когда с крыши спускался, головой не ударился? – участливо поинтересовался сталкер.

– Было дело, – признался я.

– Они и заметно, – хмыкнул Призрак. – То-то я смотрю…

– Лучше на берцы свои посмотри, – сказал я.

Призрак опустил взгляд – и вытаращил глаза. Грязные армейские ботинки, уже не первый день месившие грязь Зоны, сверкали идеальной чистотой, будто их только что сшили.

Уже ничему не удивляясь, я наклонился, поднял с пола свой совершенно целый «Сталкер» и сунул его в ножны за голенищем берца.

– Это… что? – спросил не по-детски офигевший Призрак. – Это как?

– Это Зона, – сказал я. – Вернее, аномалия. Как я понимаю, самовосстанавливающееся здание-аномалия. И поскольку мы внутри него, нас оно тоже восстанавливает до кучи. И все наше барахло заодно.

– Блин, у меня зуб выбитый растет, – потерянно проговорил Призрак. – Я хренею…

– Оно и заметно, – мстительно проговорил я. – Ладно, потом свои жвалы отрастишь. Надо ребят вытаскивать.

– Понятное дело, – кивнул Призрак, понемногу отходя от шока. – Пошли, что ли, пока «мусорщики» новых кибов не прислали по наши души.

* * *

Видимо, белая лестница была сердцевиной, центром аномалии, где наиболее сильно проявлялись ее свойства. Лицо Мастера, бледное как полотно, сразу же начало розоветь, когда мы положили безвольное тело раненого сталкера на то же место, где несколькими минутами раньше валялся я. Даль тоже был в отключке – болевой шок дело серьезное. Ну и ладно. Пусть оба полежат тут, полечатся, а мы с Призраком отправились на крышу собирать трофеи.

– Матерь моя, – проговорил сталкер, когда мы поднялись на место моей битвы с кибами. – Круто ты их.

– Как смог, – буркнул я, вытаскивая из-под убитого киба свой «стечкин». – Чем языками чесать, давай лучше хабар соберем.

– Одно другому не мешает, – сказал Призрак, снимая с убитого киба сумку с пятью магазинами к автомату. – Кстати, а они не оживут?

– Не думаю, – покачал я головой, проверяя пистолет, – надо же, исправный. Реально неубиваемая модель. – Если до сих пор не ожили, то и сейчас не должны. Или здание в принципе не в состоянии оживлять мертвых, или тут, на крыше, аномальное излучение недостаточно сильное. Хотя, блин, достаточное, чтобы заглушить мою «Бритву».