что здесь и сейчас она не решится…

Тони тряхнула волосами.

– Тан Фуэнтес, прошу вас проводить меня в те самые покои. Посмотрим, смогу ли я что-то сделать.

Тан улыбнулся, чуточку склонил голову – и предложил Тони руку.

* * *

Сам дом тоже был отделан в белых, голубых, кремовых тонах. Ничего яркого и кричащего, никакой позолоты – только посеребрение, и далеко не везде. И кое-где отделка из мрамора, малахита, бирюзы…

Воздушные драпировки, лепнина, прохлада и свежесть морского воздуха. Поколения денег и власти.

Когда все это въедается в кости и кровь, когда уже даже не привычка – образ жизни. Часто во всей этой красоте вырастают жестокие и подлые люди, которым нет дела ни до кого и ни до чего. Но здесь и сейчас Тони думалось иначе.

Тан Фуэнтес производил впечатление человека чести. И это было… приятно. И правильно.

Вот и галерея – белые мраморные колонны, вазы с розами, статуи в нишах стены…

Белоснежные двери.

И…

Тони искренне удивилась. Она не думала, что в этом доме найдется подобная комната. Но…

Вот здесь и сейчас не было ничего воздушного. Наоборот.

Тяжелая и темная дубовая мебель. Плотные шторы. Ковер цвета меда. И в то же время – светлые золотистые обои. И комната словно бы наполняется солнечным светом. Теплым, ласковым. Но… совершенно не в духе всего этого роскошного дворца.

– А я думала, здесь будет другая отделка, – вырвалось у девушки.

И неудивительно.

После мебели из легкого светлого дерева, после инкрустации перламутром…

– Бабушка говорила, что у нее сил не хватает на всю эту красоту, – грустно улыбнулся тан Фуэнтес.

– А сколько ей лет было?

Тони только сейчас сообразила… если тан выглядит ровесником сеньора Пенья… его бабушка? Ей-то сколько?

– Она была слабой, но магичкой. Могла прожить еще лет двадцать, – пояснил тан.

– Магичкой земли?

– Угадали, ритана.

Тони и гадать не пришлось. Столько зелени было в покоях умершей, столько цветов…

– И сад – ее рук дело? Верно?

– Сейчас, когда бабушки не стало, садовники стараются справиться. Но боюсь, часть своего очарования он потеряет.

Тони кивнула.

Вошла внутрь, прошлась по комнате.

Она не видела, как за ее спиной мужчины переглянулись, и сеньор Пенья поднес палец к губам, призывая к молчанию.

Тан Фуэнтес послушно кивнул и даже отступил на шаг. Совершенно бесшумно.

Тони коснулась ладонью тяжелого дубового стола. Пробежала пальцами по резьбе кресла. И показалось ей на долю секунды, что мебель… грустит. Или – не показалось?

Такое тоже бывает. Если мебель долгие годы жила рядом со своей хозяйкой, если сроднилась с ней и срослась… а этот гарнитур выглядел старинным.

И был старинным.

Ему уже лет двести было. С ума сойти…

Тони понимала, что этот гарнитур мог еще ее прадеда видеть. И впервые ощутила… недолговечность человеческой жизни. Бывают и вещи недолговечные, конечно. Но вот эти стол и стулья стояли здесь давным-давно. Вот именно в этой комнате. И радовались, когда ими пользовались. И любили своих хозяев.

Особенно последнюю хозяйку.

Тони, словно живую, видела невысокую старушку. С черными волосами, короткими и украшенными затейливыми гребнями, до самой смерти черными, разве что пара седых ниточек попадалась, но это ни о чем, с темными ясными глазами, хрупкую и изящную в длинных платьях.

И руки ее, легко играющие веером. Не тяжелым, конечно, бумажным, но изящным. Красивые, даже несмотря на возраст, длинные аристократические пальцы, украшенные кольцами…

И туфельки на невысоком каблучке. До самой смерти – каблучки, прическа, улыбка…

Да и не собиралась она умирать. Жила, радовалась жизни, мечтала праправнуков увидеть, а то и на их свадьбе погулять… и сил у нее хватало. Не на молодость – это и маги не могут. А вот на жизнь, на здоровье – вполне.

А что же случилось потом?

Тони коснулась старинного клавесина в углу. Инструмент отозвался под ее пальцами жалобным стоном, словно хотел рассказать, мечтал, но… не мог?

Или мог?

Тони опустилась на банкетку рядом с клавесином, коснулась пальцами клавиш… да никогда она не играла! Ей это было попросту неинтересно! Разве что в детстве, еще когда была жива мама…

Так давно…

Так…

Пальцы сами заскользили, ласково касаясь полированной слоновой кости. И девушка, словно наяву, увидела…

Вот пожилая женщина. Чем-то очень и очень довольная… чем?

Маленьким ручным зеркалом из слоновой кости. Удивительно изящным. Красивая резьба, желтоватая матовая кость, темное стекло с приятным золотистым отливом, в таком зеркале даже самая последняя дурнушка покажется загадочной и неповторимой. А уж пожилая женщина и вовсе налюбоваться не может.

Ни морщин не видно.

Ни седины.

Ни…

Ни ее самой?!

Тони едва не ахнула, схватившись за горло. Но пальцы не отрывались от клавиш. И она видела, видела, как золотистое стекло внезапно темнеет, как становится воронкой в другое измерение, как искажается лицо дамы, как хватается она за горло… и зеркало падает на туалетный столик.

А женщина оседает вниз.

И лицо у нее белое. И безжизненное. Что бы ни обитало в старинном зеркале, оно просто выпило даму до дна.

И вот картинка меняется.

Теперь в комнате служанка. Плотненькая такая, улыбчивая, она наводит порядок… видно, что жившую тут даму ей не особенно жалко. Она даже прикидывает к себе какие-то драгоценности, примеряет… не ворует… или?!

Одно из колец она прячет за корсаж платья. Так надежнее, карманы и проверить могут, а в бюстгальтер не полезут. Наверное.

И добирается до зеркала.

Берет его в руки, вертит, крутит… пожимает плечами… безделушка! А где его футляр? Вот, лежит рядом, надо убрать безделушку, но не рождена такая женщина, что не посмотрит в зеркало. Даже если рядом есть большое. Даже если она что-то решила украсть.

И она смотрит.

В этот раз зеркалу требуется куда как меньше времени. Видимо, потому, что оно имеет дело не с магичкой. С обычным человеком, не слишком одаренным.

Одно движение… и служанка оседает у туалетного столика. А зеркало падает в приготовленный для него бархатный футляр – и тот закрывается.

Никто и не заподозрил неладное.

И картинка меняется снова.

В этот раз дама средних лет садится у зеркала. По-хозяйски, увесисто, даже грузно… столик протестующе скрипит, когда на него наваливаются объемной грудью, но у такой не забалуешь. Еще и руками опирается.

И несчастная мебель замолкает.

Лучше не бунтовать. А то вообще на помойку выкинут. Сломают и выкинут.

Дама перебирает безделушки, которых в этот раз подозрительно мало, морщится, кривит губы…

Вот она доходит до футляра и достает из него зеркало. Взгляд…

И музыка обрывается каким-то совершенно жутким аккордом. А Тони сползает с банкетки на пол.

Голова кружится – просто убийственно! Хоть бы кто догадался про нюхательные соли! О-оо-оо…

* * *

Сеньор Пенья и тан Фуэнтес действовали, не сговариваясь. Сначала они были откровенно удивлены. Когда девушка прошлась по комнате, словно лаская старую мебель.

Когда она присела перед клавесином.

И когда заиграла…

Вот тут побледнел уже тан Фуэнтес.

– Эту песню любила бабушка. Откуда она знает?

– Какую?

– Мой любимый, я твоя, я твоя, навсегда…

Сеньор Пенья пожал