— По всей видимости, это первый подъезд, — сказал Щербина. — Но если и другая дверь в таком же состоянии, то наш юный друг достоин подзатыльника.

Вторая дверь была приоткрыта. Подполковник вынул фонарик, они вошли и стали подниматься по ступеням. Видно, что здесь кто-то недавно прошел: толстая строительная пыль была испещрена свежими следами. Кроме того, наверх волочили то ли ковер, то ли мешок — справа от следов тянулась сплошная чистая полоса.

— Эй! — негромко крикнул Щербина. — Есть тут кто живой?

Ответа не последовало.

Поднялись на второй этаж.

Здесь, на площадке, лежал Павел Романович, нож дамасской стали торчал в его груди.

1

Поминали Павла Бычкова на квартире, где он жил с родителями. За столом сидели человек десять, самые близкие люди семьи. Панин не знал лишь одного: высокого, лет сорока, мужчину со шрамом на подбородке. Роман Захарович, отец Паши, представил его коротко:

— Это командир сына, Славин Юра... Юрий Кириллович. Тоже мой ученик.

Выходили они от Бычковых вместе. Славина у подъезда ждала машина. Он предложил подвезти Вадима до метро, но тот отказался:

— Прогуляюсь. Тут же недалеко.

— Панин, — сказал Славин. — Без «дайте подумать»: к нам пойдешь?

— Нет.

— Вопрос исчерпан. Счастья тебе в общественной и личной жизни. Но прощаюсь ненадолго. Пригласим тебя на днях, разговор по существу есть.

2

В принципе, непыльная работа выпала Мишке: старший смены охраны.

В этом то ли ресторане, то ли ночном клубе у него есть своя комнатка — с кожаным диваном, столиком, экраном наружного видеонаблюдения. Сейчас видно, к примеру, что на стоянке припаркованы дорогие машины, а у двери, как часовые, застыли два охранника. Обязанность у них одна: пропускать своих и отсеивать чужих. Посторонние, с улицы, сюда не попадают. Завсегдатаи тут — то угадываемые лица, то дети угадываемых лиц.

С первыми — проще. Они не нажираются, ведут за столиками деловые переговоры, спокойно реагируют на появление «звезд» на сцене. Происходит это в будничные вечера.

Ближе к ночи и в выходные их сменяют отпрыски. Одним — пятнадцать, другие постарше Мишки. Все крикливые и взбалмошные, соревнуются, кто круче.

Вот сидит сопляк, глиста глистой, его с виду и от пива развезти может, а заявляет так, чтоб и за соседними столиками слышно было:

— Там пойло ни в дугу, полторы тыщи баксов отдал — пить не смог...

Девица справа похваляется подружке:

— Я ему — пошел на фиг, раз жениться не хочешь, и он мне — ключики от машины.

Этой стерве Мишка верит. Он тут уже видел ее два дня назад с мужичком, мелькающим по телевизору. На экране он его уважал: вроде умные вещи говорит, вроде порядочный. А вживую если всмотреться, за столиком с водкой — дерьмо дерьмом. Двух слов без мата связать не умеет.

Может, это ресторан на людей так влияет? И разве сам старший лейтенант, спецназовец Гречихин, мог себе представить, что наденет шутовской наряд среди нормальных людей? А здесь — на нем тельник, черные штаны-клеш, рука на черной повязке... Революционный матрос Балтфлота, блин! Стыдно в зеркало смотреть. Но платить хорошо обещают, и надо терпеть. Главное, чтоб сюда Ольга или кто из старых знакомых не заглянул, не увидел его в паскудной роли...

Официантка на ходу сообщает:

— Миша, смотри столик справа, в углу. Спорят, кто круче, как бы дело дракой не закончилось.

— А тут вообще когда-нибудь дрались?

— Да — как кошки лапками царапались. Но лучше не допускать.

Мишка идет к столику в углу.

Информация о Мишке каким-то загадочным образом уже известна постояльцам заведения. За глаза его зовут «спецназом» и вроде уважают. Вот и сейчас за шумящим столиком как только увидели его, так сразу и стихли. Но Мишка все равно в свою каморку не спешит возвращаться, задержался в этом углу да в этот самый угол еще и смотрит, чтоб никто в зале его не увидел. Дело в том, что по проходу, метрах в трех от него, проплывает знакомая морда — Абрамов. Может, и не помнит бывший тыловик офицера Гречихина, но лучше не светиться...

Абрамов идет с расфуфыренным мужичком, может, артистом, может, педиком, их провожает в отдельную кабинку распорядитель зала Нинель.

— Я сейчас пришлю официантку.

Она проходит мимо Гречихина, и тот спрашивает:

— Нинель, это кто?

— Который пониже — завсегдатай. По четвергам и воскресеньям в одно и то же время. Муль-ти-пульти какой-то, чаевые хорошие дает. А этого обезьяна, что с ним, не знаю.

Обезьяном она назвала Рассадина.

При Абрамове Рассадин чувствует себя вовсе не так уверенно, как с другими. Особенно сейчас. Анатолий Сергеевич изучает меню, а он заискивающе говорит:

— Если можно, ту рыбку, которую вы в прошлый раз заказывали. Я, признаться, даже в Испании...

— Про Испанию в другой раз поговорим, — не то чтоб зло, но холодно отвечает Абрамов. — Скажите лучше, как вышло, что винтовка оказалась в руках спецслужб? Моя винтовка. Притом, если помните, я предупреждал...

— Накладки бывают в любом деле, Анатолий Сергеевич. У людей не было выхода, могли бы попасться, но все равно с винтовкой. Тогда бы было еще хуже. Один — мой дурак, другой — ваш сослуживец, между прочим...

— Я имею дело не с ними, а с вами.

— Конечно, согласен. Но что произошло, то произошло. Чем теперь можно искупить?..

Абрамов его перебивает:

— Не знаете, чем искупают? — И шевелит пальцами. — Серьезным людям надо будет серьезно заплатить, чтоб замяли это дело.

— Это не проблема, Анатолий Сергеевич. Деньги у меня будут. Скоро.

Абрамов поднимает на него тяжелый взгляд:

— Что значит — скоро? Вы мне ждать предлагаете, что ли?

Заходит официантка, ставит салаты, графинчик, воду, спрашивает:

— Как всегда — рыбу?

— Да.

— Одну?

Абрамов все это время пристально смотрит на Рассадина и как бы нехотя говорит:

— Две.

Гречихин не слышит этого разговора. Он возвращается в свою каморку с надеждой пересидеть в ней, пока тыловик не покинет ресторан. Но одновременно с ним в комнатку заходит и хлыщ, пожалуй, повыше Мишки, да и поплотнее, в дорогом костюме, с массивным перстнем на пальце. Он тащит с собой выпившую размалеванную девчушку, еле стоящую на ногах.

— «Спецназ», сгинь, — командует он. — Мне на двадцать минут диван нужен.

Девчушка уже стоит возле дивана, расстегнула кофту и снимает с себя бюстгальтер.