Андрей всегда неохотно вспоминал о доме. Его раздражала опека Бенкендорфа и неусыпный надзор императора Николая за семьями, перешедшими в католичество. И, конечно, особое значение государь придавал семье Федора Ростопчина, который должен был остаться на страницах истории как русский патриот и хранитель православной веры.

– Всякий раз, как я возвращаюсь домой, мать заводит разговор о перемене веры, – жаловался другу Ростопчин-младший. – При этом она прекрасно понимает, что мне придется тогда оставить службу и поставить крест на любой карьере в России. Для нее самый показательный пример успеха – это наша строптивица Софи, вышедшая удачно замуж за француза и ставшая настоящей француженкой. Брат Сергей, скитавшийся по Европе и приехавший в Москву, скорее всего, от безденежья, тоже вполне подходит для осуществления маменькиных замыслов. Он ничего из себя не представляет! Но меня-то, русского офицера, она могла бы оставить в покое! Так нет, ей угодно сделать из меня католика, хотя бы для этого потребовалось сломать мне жизнь…

Граф Андрей обратил очень мало внимания на поданных петушков, в самом деле превосходно запеченных. Он бесконечно говорил о наболевшем, потакая своей меланхолии, изливал душу перед человеком, которого считал не просто самым близким другом, но в какой-то степени даже родственником.

Когда обед был окончен и офицеры, расплатившись, вышли из трактира, штабс-капитан обратил внимание на стоявшую во дворе карету. Рядом возился, запрягая лошадей, рыжеволосый долговязый парень, безбородый, безусый, но с огненного цвета бакенбардами.

– Ба! Да это же Вилимка Сапрыкин! – воскликнул Белозерский. – Слуга моего московского соседа, графа Шувалова.

– Князь Борис Ильич! – тотчас признал его славный Фигаро. Он держался развязно и фамильярно, как человек, знающий себе цену. – Какими судьбами? Вот так встреча!

– Разве граф не в своей деревне, под домашним арестом? – шепотом спросил Борис, вплотную приблизившись к Вилиму. – Хотя, кажется, я видел его давеча в Царском Селе, на императорском балу…

– Обознаться изволили, ваше сиятельство, – глазом не моргнув, нарочито громко ответил слуга, – мой хозяин безвыездно проживает в своем Владимирском имении, как ему и положили от властей.

– Наверное, обознался, – не стал спорить штабс-капитан, – давно не видел твоего хозяина, уже и лицо его стерлось в памяти. А кого же в таком случае ты везешь и куда следуешь? – поинтересовался Борис.

– А это княжна Головина со своей английской горничной решили проведать графа в деревне, – с апломбом произнес Сапрыкин. – Так что я их милость сопровождаю!

– Княжна, вероятно, родственница Шуваловым? – продолжал допрос Белозерский.

– Племянница моего хозяина, – кивнул Вилим.

– Племянница? Держу пари, что молода и хороша собой?

– Так и есть, – с достоинством ответил Вилим. – А вот и они изволят идти, собственной персоной…

На задах трактира виднелось отдельно стоящее строение, в котором проезжавшим отдавались внаем для отдыха комнаты. Однажды Белозерский и сам воспользовался гостеприимством местного предприимчивого трактирщика и сто раз проклял здешних клопов. Оттуда и вышла Татьяна в сопровождении Бетти. Фигаро бросился к ним и, подведя барышню к господам офицерам, представил князя так свободно, будто был ему ровней:

– Прошу любить и жаловать, Татьяна Павловна: наш московский сосед, князь Белозерский Борис Ильич.

Штабс-капитан поклонился и поцеловал смутившейся девушке руку. После чего указал на всеми забытого, окончательно затосковавшего прапорщика:

– Граф Андрей Ростопчин, сын нашего легендарного московского губернатора.

Молодой Ростопчин поцеловал юной особе ручку с трепетом и любезно спросил:

– Как же вы отважились на такое путешествие, без надлежащего сопровождения? Должно быть, вы очень смелая девушка…

– Приходится быть смелой, – оправившись от внезапного смущения, прямо отвечала Татьяна, – когда твой суженый находится под арестом, а родители даже слышать не хотят об этом браке.

– Так вы невеста Шувалова?! – изумившись, воскликнул штабс-капитан. – Вот так новость! А все его считали безнадежным холостяком.

– И, судя по всему, вы сбежали из дома? – предположил прапорщик.

– А что мне оставалось делать, господа? Ведь сердцу не прикажешь…

– Это верно, – согласился Борис. Андрей тотчас поник головой, вспомнив свою несчастливую влюбленность. – В таком случае, – продолжал Белозерский, – разрешите нам сопровождать вас в дороге! Мы послужим вам надежной охраной до самой Москвы. Увы, в деревню мы вас сопровождать не сможем – служба… Но до московской заставы – мы ваши верные слуги!

– Да-да, – поддержал прапорщик, – вам совершенно невозможно так ехать! Мы станем вашими рыцарями и будем считать вас нашей госпожой! Приказывайте, что вам угодно, – мы исполним!

– Я вам очень признательна, господа, – растрогавшись этой пылкой речью, произнесла Татьяна. – И я без всяких колебаний принимаю ваше великодушное предложение!

– Да только ничего у вас не выйдет, господа драгуны, – заносчиво возразил рыжий слуга. – Я намереваюсь доставить княгиню в деревню за пятеро суток. Буду гнать лошадей ночами по главной дороге, а днем делать привалы в деревнях.

– Разумно, – одобрил Борис и с улыбкой добавил: – Мы с Ростопчиным придерживаемся такой же тактики. Галопом пускаем коней только по ночам, когда дорога совершенно пуста.

– Я буду делать всего лишь два привала, утром и вечером, по два-три часа, чтобы поспать и дать отдых лошадям, – продолжал пояснять Вилим и, взбираясь на козлы, с ленцой, зевая, добавил: – Так что могу хоть на что поспорить, что вам, с вашими барскими привычками, ни в жизнь меня не догнать.

– Нет, братец, ты нас плохо знаешь, – иронически подкрутил ус штабс-капитан, – на учениях нам приходилось делать долгие марш-броски вовсе без сна и пищи. Впрочем, ты забавный малый, и если желаешь непременно заключить пари, давай поспорим.

– Мои условия, – сразу встрепенулся и по-деловому начал Сапрыкин, – если по пути до московской заставы вы отстанете хотя бы на милю, подарите ящик «Вдовы Клико» четырнадцатого года моему хозяину на свадьбу.

При этих словах Татьяна покраснела до самых кончиков ушей. Она поспешила сесть в карету и закрыть окно шторкой. Однако весь дальнейший разговор девушка слушала очень внимательно, прижав палец к губам, приказывая тем самым Бетти молчать. Англичанка, восхищенная бойкостью Вилима и его смелостью с господами, беззвучно хихикнула.

– Экий ты чудак, братец… Почему шампанское должно быть непременно четырнадцатого года? – поинтересовался Андрей.

– Думаю, потому, что в этом году граф Шувалов был тяжело ранен при взятии Парижа, – пояснил Борис. – Ну, а мне-то что с тебя взять, коли ты проиграешь пари? – обратился он к Вилиму.

Тот задумался, почесал затылок. По всему было видно, что проигрывать он не собирался, а взять с него действительно было нечего.