— Наверное, так.

— Тогда изобретение тоже должно было исчезнуть, верно?

— Вероятно, нет.

Он отгородился от нее, и Стелла не знала, какую теперь применить тактику. Знал ли он, что комната и все ее содержимое остались нетронутыми? Однако она поверила ему относительно авторства рисунков. По ее мнению, она получила убедительные доказательства. Стелла думала, что такой мальчик, как Тодд Хок, не способен на подобное богохульство, и она была уверена в правильности своих выводов. У нее, конечно, был только его рассказ, но это, по крайней мере, было что-то существенное: словам Тодда можно было доверять.

— Разве изобретение еще там, мисс Оуэнз?

— Да, Тодд, боюсь, что там.

— Это хорошо. Я полагал, что так и должно быть. Теперь у вас будет доказательство, которое нужно судье.

— Тодд, почему ты так настаиваешь на том, чтобы тебя наказали?

— Я убил своего брата, разве не так? Разве меня не следует запереть в темницу и повесить за шею, пока я не умру?

Стелла отвернулась. Что можно было возразить на столь безупречную логику?

— Мы поговорим об этом позднее.

Тодд отблагодарил ее слабой улыбкой:

— Вы не похожи, по моим представлениям, на полицейского.

Облик Стеллы явно не вызывал доверия.

— Давай просто считать, что ты — это моя работа. И в данный момент я хочу, чтобы ты спустился вниз и подготовился. Я хочу, чтобы ты рассказал все это своему отцу, когда он возвратится из Провиденса. Слово в слово то, что ты рассказал мне. Об Оливере и рисунках. Обо всем.

Тодд снова вскочил, напряженный и испуганный:

— Нет!

— Ты должен, Тодд. Это несправедливо по отношению к тебе, ужасная отдаленность от своего отца. Это несправедливо и по отношению к нему. Он имеет право знать об Оливере.

— Нет, мисс Оуэнз… прошу вас! — Тодд искал теперь какой-то выход, в глазах его появился страх попавшего в западню животного.

— Ты не считаешь, что он имеет право знать?

— Я не могу рассказать ему!

— Если не можешь, — решительно сказала Стелла, — тогда ты трус. Ты никогда не был трусом, Тодд.

— Не заставляйте меня, мэм. — Мальчик смущенно поежился. — Он будет стыдиться меня… моему отцу будет стыдно!

— Послушай меня, Тодд. Это единственно честный поступок. Между вами не должно быть больше лжи. Твой отец — прекрасный человек…

— Он возненавидит меня!

— Расскажи ему, как относился к тебе Оливер.

— Он возненавидит меня… я знаю, что возненавидит!

— Почему он должен будет ненавидеть тебя? — спросила Стелла в отчаянии.

— Он любил Оливера.

— Но он также любил тебя, Тодд.

Юная голова отчаянно закачалась.

— Нет, не любил… нет, не любил, говорю вам… не так, как он любил Оливера.

Стелла подняла два рисунка. Тодд отскочил.

— Ты только покажешь ему эти рисунки и расскажешь ему о них. Ты понимаешь меня, Тодд? Твой отец распознает правду.

— Я не могу.

Стелла скрестила руки:

— Тогда мы расскажем ему вместе. Ты и я. Настало время, чтобы вся эта тайна относительно твоего брата была изгнана из этого дома. Дом нуждается в чистом воздухе и ярком дневном свете, чтобы исчез навсегда весь этот кошмар.

— Я не могу рассказать ему. Я предпочел бы Умереть. Я никогда не расскажу ему…

Слишком поздно. Она ощущала, как Тодд отдаляется от нее. Не успела она подняться, чтобы остановить его, как он стремительно вскочил с моррисовского кресла. Его ноги двигались проворно, и не успела она опомниться, как он выскочил из комнаты, оставив открытой тяжелую дубовую дверь. Она услышала звук шагов, удалявшихся по коридору.

Стелла подбежала к порогу, надеясь его остановить:

— Тодд, Тодд, вернись обратно…

Он убежал.

Была только миссис Дейлия, стоявшая на площадке, она смотрела недовольно и неодобрительно на возникшее беспокойство. По повороту ее головы Стелла поняла, что Тодд промчался мимо нее, как торнадо, не сказав даже «счастливо оставаться».

Стелла потерпела поражение, ей оставалось только присоединиться к экономке.

Миссис Дейлия — в черном, с прилегающим лифом, платье, отделанным кантом, с белым накрахмаленным воротником — смотрела на нее с неодобрением. На красивом лице проступили суровые, жестокие линии. Она выглядела намного старше своего возраста.

— Вот как вы следите за поведением своих учеников, мисс Оуэнз?

— Извините.

— Он побежал вниз, как дикарь. Чуть не сбил меня с ног. Должна сказать, я решительно не одобряю таких игр.

— Это не было игрой, — произнесла Стелла, стиснув зубы.

— Вот как? Что же тогда это было?

— Тодд очень взволнован.

— Жаль. Но он всегда такой, разве не так?

Стелла решительно обуздала свои эмоции, но неприветливое поведение экономки вынудило ее занять определенную позицию.

— Должна сказать, миссис Дейлия, что вы, кажется, всегда враждебно настроены против мальчика.

Черные глаза сверкнули.

— Разве?

— Да, именно так. Для этого не только нет никаких оснований, это просто несправедливо. В чем причина — вот что я хочу знать.

Слабый румянец появился на щеках миссис Дейлии.

— В чем причина, вы спрашиваете? Вы не знали Оливера.

— Я по горло сыта Оливером. Почему его вечно сравнивают с Тоддом?

Экономка смотрела на нее, онемев от изумления.

— Тодд — свиное ухо, мисс Оуэнз, а из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь, верно?

Стелла внутренне улыбнулась, радуясь теперь этой открытой борьбе. Это была именно борьба. Жребий брошен, семь бед — один ответ. Многое следовало бы изменить в Хок-Хаус, и когда-то нужно было начать.

— И что это за волк в овечьей шкуре? — спросила Стелла. — Или дьявол в теле мальчика? Ваш Драгоценный Оливер за многое несет ответственность, судя по тому, что я слышала.

Перемена в экономке была ужасна. Ее лицо застыло в страшной гримасе, и она сделала шаг вперед. Она протянула правую руку, схватила Стеллу за запястье и крепко сжала его.

— Что вы слышали?

— Отпустите, пожалуйста, мою руку, вы причиняете мне боль.

— Нет, расскажите мне.

— Нет. Миссис Дейлия, если вы не разожмете свои пальцы, мне придется…

Миссис Дейлия отступила, убрав свою руку. Она изо всех сил пыталась изобразить улыбку: