И только одна соседка Катя, сознавшаяся как-то по случаю близкой подружке, которая тут же растрепала новость по всей станице, что ребенок ее на самом деле от Тоши, а не от случайной связи, пыталась защищать его. Но уж лучше бы не бралась. Ничего, кроме насмешек, ее возражения не вызывали, — народ умеет быть жестоким, даже когда он — не толпа. И произошло неожиданное: Антон принял ее и назвал своей гражданской женой, поскольку с первой своей супругой по известным причинам разведен не был. И Катя старалась теперь для троих детей. Дом ее, оставшийся от покойных родителей, опустел, она с сыном перебралась к Калужкину. С детьми она не ссорилась, нашла общий язык, хозяйкой была доброй и заботливой. И, казалось, мрачный здоровяк Антон Калужкин действительно полюбил эту маленькую, хлопотливую женщину. А потом, фактически одно за другим, с разницей в четыре месяца, случились несчастья: погибли двое детей Антона. Отец совсем потерял над собой контроль. Он всех считал виноватыми в своей трагедии. Да ведь и были причины.

Катя рассказала Грязнову, что была в машине Калужкина в тот день, когда Антон подрался с гаишником, лейтенантом Савкиным у поста ДПС, когда тот, вместо того чтобы хотя бы по-человечески подойти к горю отца потерявшего дочь, открыто и нагло нахамил тому, заявив, что даже и искать не станет того, кто сбил Нину, хорошую, чистую девушку, направлявшуюся домой с автобусной остановки. Нечего, мол, шлюшек всяких «на охоту» к трассе выпускать! Знаем, мол, чем они тут занимаются с проезжими водителями-дальнобойщиками. Не вынес Антон такой пытки и набросился на Савкина с кулаками. Тому здорово досталось. Естественно, Антона немедленно арестовали, но на суде Катя выступила как свидетельница и все рассказала про Савкина. И только это спасло Антона от тюрьмы, суд ограничился условным наказанием сроком на год. Все ж таки отлупил он представителя власти, находящегося «при исполнении».

А потом разгорелся скандал с Дадаевым, который захотел нагло потеснить Антона с его ульями, расширяя свое владение. Но когда Калужкин отказался, пчелы его были отравлены. Да, сыпались угрозы, это было, но чтоб Антон поднял на человека ружье?! Да это — чушь, которой невозможно поверить нормальному человеку! По зубам дать мог, крепкий ведь мужик-то, обиды не терпел, но чтоб убить — никогда!

А с Грибановым что? Так участковый заходил, чтобы поговорить с Антоном о чем-то. Они и заперлись в маленькой комнате, чтоб никто их не видел и не слышал. Но уж Катю-то учить не надо было, она и нечаянно могла услышать. И хоть разговаривали они тихо, все же имя Ахмет мелькало несколько раз. А потом они вышли, посмеялись, участковый выпил кружку холодного кваса, поданного ему Катей, подмигнул еще ей и, выходя наружу, кивнул призывно Антону. А тот вышел следом за Андреем, после чего они устроили громкий ор во дворе, будто отчаянно ругались. Грибанов, махая кулаками, ушел, а Антоша вернулся в дом и негромко сказал Кате, что так было надо. А если кто спросит у нее, любопытных-то много, то чтоб сказала, будто они ругались из за какой-то гильзы, которую нашли в саду у Калужкина. А еще лучше — вообще молчать: ругались мужики, их дело. И уж вовсе потрясло и ее, и Антошу утром известие о том, что той же ночью Андрей был убит прямо возле своего дома. Застрелен точно так же, как месяц назад убили Энвера. Антон ходил смурной, ни с кем не разговаривал, огрызался на каждый вопрос. А к ним зачастили следователи, обыск в доме устраивали, искали чего-то, а чего — сами, видать, не знали. Только сообщили как бы по секрету, что гильза от автомата, из которого застрелили Грибанова, идентична той, что была найдена во дворе Антона… Его тягали, расспрашивали, даже в Замотаевку возили, откуда он вернулся на автобусе.

А потом произошла трагедия с Васей. И ничего доктор сделать не мог, это понимали и Антон, и она. Но — нервы! Кто такое испытание жестокое выдержит?! И Антоша орал на доктора, сам понимая, что сына не вернуть, а виноват вовсе не доктор, а он сам, Антон, упустивший из внимания участившиеся в последнее время жалобы сына на то, что у него живот болит. Все собирался машину свою починить, у нее что-то в моторе случилось, и отвезти Вася в Замотаевку. Не успел…

И надо же было так случиться, что на другой день застрелили и доктора. И снова автомат, гильзы… Ну, а дальше вообще уже пошел полный беспредел. Сосед-калмык заявил, что, мол, Антон прятал у него на сеновале свой автомат и не велел никому говорить об этом. Но той же ночью его сбила какая-то машина и пропала рыба вместе со стендом. И утром следующего дня, сразу после того как этого Руслана нашли в канаве мертвым, милиция примчалась во двор к Калужкину. Они привезли с собой Двужильную Дарью Степановну, сорокалетнюю соседку Эренгенова, которая вдруг заявила, что рыба, которая вялилась под стрехой в сарае Антона, на самом деле была украдена у Руслана, как раз с того пропавшего стенда. Она сама видела, как Эренгенов вялил ее и готовил к продаже.

Ох как обрадовались менты! Кучей навалились на Тошу, будто тот — страшный разбойник, государственный преступник. Руки связали, ногами пинали. А когда Катя кинулась защитить мужа, ее просто выкинули из дома, пригрозив, что если станет орать или еще раз выступать свидетелем на суде, она лишится своего выблядка. Избитого и связанного Антошу увезли. А потом утащили на эвакуаторе и старенькую «Ладу» Антона, двигатель которой он так и не успел починить. Они мельком осмотрели стоящую на приколе машину и записали в протоколе, что это было именно то самое транспортное средство, с помощью которого и был сбит ночью пострадавший Эренгенов, который умер, не приходя в сознание. Будто, не случись этого, он мог бы опознать наехавший на него автомобиль? Абсурд же! Да и как бы это могло случиться, если «Лада» уже две недели стояла на приколе из-за поломки в моторе?..

Рассказав все. Катя разрыдалась, как ребенок, — горько и отчаянно… Грязнов молчал, беспомощно глядя на Дусю, пригорюнившуюся в уголке, и Зину, которая сидела с ней рядом, поглаживая подругу по голове и успокаивая. У обеих в глазах тоже стояли слезы…

Жуткая ночная гроза, которая желто-красным закатным нарывом быстро вызревала в предвечерней, тяжелой духоте, разразилась наконец и пролилась обвальным ливнем. Сплошная стена воды, испещренная пронзительными зигзагами молний, казалось, вздрагивала от обвального грохота, который долго катился над станицей, медленно затихая и взрываясь новым раскатом грома.

Евдокия каждый раз вскрикивала от страха, крестясь и прижимаясь к сильному и надежному мужчине, лежащему рядом с ней. А Грязнов ласково поглаживал горячее и влажное плечо женщины, глядел в беленый потолок и мягко улыбался.

— Это Господь нас наказывает, — суеверно шептала ему на ухо Дуся, тихо ойкая после каждого грома.

— Ну, тебя-то ему наказывать не за что… — Он чуть сильнее прижал ее.

— Ой, Славушка, кабы не за что… Все мы виноваты… А Кате-то за что горе такое?..

— Ничего, разберемся, спи пока… отдыхай…

И Евдокия, истомленная ласками, поеживаясь от грозовой свежести, вливающейся через приоткрытые окна из сада, наконец заснула под самое утро. А Грязнов, машинально рассматривая медленно возникающие из полутьмы узоры побелки, размышлял о превратности судьбы человеческой. Не впервой ему было вот так же по ночам, разве что только без неровно дышащей рядом, у самого сердца, женщины, анализировать собранные факты, из которых затем вырисовывались причинно-следственные связи происходящих событий.