Как только кейнсианская политика доказала свою эффективность, ее подхватили и продолжили консервативные партии. Это можно было наблюдать в США, где президент Никсон произнес свою знаменитую фразу: «Мы теперь все кейнсианцы»[57]. Холл не обнаруживает ни одного противоположного случая, когда бы кейнсианская политика была инициирована консервативной партией. Решающим фактором Холл также считает власть центрального банка в его взаимодействии с главными политиками, а также влияние профессиональных чиновников, в отличие от советников, назначенных правительством на временной основе. Все эти факторы играют важную роль, однако при имеющимся многообразии стран и исторических периодов для обоснования данной модели необходима исчерпывающая реконструкция и интерпретация событий. Холл же пытается решить эту задачу на нескольких страницах в самом конце заключительной главы. Здесь он упоминает еще одну переменную – внешние шоки или кризисы. В этом смысле вторая мировая война была важнее экономического кризиса 1930-х годов (Oliver & Pemberton, 2003). В связи с этим Пирсон (Pierson, 1993: 362) спрашивает:

По мнению Пирсона, это не более, чем данное постфактум объяснение того, почему определенный политический курс потерпел неудачу. Сложность и многообразие мер государственного регулирования, а также неопределенность в отношении взаимосвязи этих мер и их результатов, как правило, открывают широкое поле для дискуссий. То обстоятельство, что часто нельзя однозначно сказать, была ли та или иная политика «успешной», указывает на высокий уровень неопределенности в процессе научения.

Свое исследование Холл (Hall, 1989: 365) заканчивает еще одним вариантом объяснения практической эффективности кейнсианской экономической теории. Он обращает внимание на то, как быстро и беспрепятственно эта теория распространилась в экономическом сообществе без какого-либо одобрения со стороны политических авторитетов, и после этого, для достижения практического влияния на экономическую политику, оставалось только перевести ее в сферу поиска политических решений. «Возрастающее значение экспертов в управлении современным государством привело ее [теорию] в самое сердце политического процесса».

Свою «Общую теорию занятости, процента и денег» Кейнс заканчивает следующим, на сегодняшний день уже ставшим классическим наблюдением:

В этом абзаце Кейнс предсказывает и судьбу своей собственной «Общей теории». Но и помимо этого пророчества, для темы нашего исследования крайне важно высказывание Кейнса о потенциальном практическом влиянии идей, основанных на научном знании. Скорее всего, он сознательно выбрал многозначное понятие идеи, которое среди прочего означает, что наиболее важные практические воздействия знания носят культурный характер. Кейнс указывает на то, что знания косвенным образом (и с временной задержкой) способны влиять на социальные отношения.

В этой главе мы будем говорить о роли «расологии» (науки о расах) и Холокосте. В период своего формирования в первой половине прошлого столетия и утверждения как в научной среде, так и в обществе «расология» опиралось на знания из различных научных отраслей науки того времени – из биологии, естественной истории и особенно антропологии. Когда ставится вопрос о роли «расологии» и ученых, занимавшихся «наукой о расах», в идейной подготовке Холокоста, поднимается целый ряд тем, представляющих интерес в контексте изучения власти научного знания. Помимо краткой истории интеллектуальных истоков и природы расологии, ее успешной борьбы за авторитет в научной среде и легитимацию через связь с признанными интеллектуальными сферами и методами, нас интересует вопрос о том, какую практическую роль пыталась играть расология, какого «триумфа» она достигло и каким образом, а также какие трагические последствия этот триумф имел в Германии.

Значение расовых категорий в расоведении восходит к тому периоду, когда расология формировалось в качестве научной дисциплины с университетскими кафедрами, исследовательскими программами, институтами, учебными планами и специализированными журналами, т. е. к первой половине ХХ-го века. Этот вопрос возвращает нас к истокам социальных наук.