Глубоко укорененный антисемитизм в западной культуре во многом способствовал приходу к власти национал-социалистов в Германии периода Веймарской республики и созданию ситуации, в которой стало возможным организованное истребление евреев в период гитлеровского фашизма[68]. Фраза историка Генриха Трейчке «Наша беда – это евреи», которая впоследствии красовалась на первой странице одиозной газеты Юлиуса Штрейхера „Der Stürmer“, четко отражает эту взаимосвязь: в ней дается (1) доступный для понимания диагноз причин материальных и духовных проблем, мучивших Германию в период после первой мировой войны, а также предлагается (2) терапия – создание нации, «свободной или чистой от евреев»; позднее эта терапия будет воплощена в жизнь.

С другой стороны, очевидно, что эффективная реализация политики чистоты нации от евреев зависела от выработки ясных, легко применимых и практических стандартов, при помощи которых отдельного индивида можно было бы с уверенностью отнести к одной из двух категорий – еврей / не еврей. Эти стандарты должны были стать своего рода рабочим определением агентов «беды» Германии. Как это было зафиксировано в «Нюрнбергских законах» 1935 года, решение было найдено в законах наследственности, разработанных в рамках биологического дискурса и разделяющих граждан на основании расовой идентичности их предков[69].

В соответствующей литературе уже неоднократно упоминалось о том, что подобные воззрения существенным образом отличаются от традиционного антисемитизма (см., например: Katz, 1980; Gilman, 1996, глава 2)[70]. На протяжении почти двух тысяч лет к европейским евреям относились как к «другим» – маргиналам, посторонним или даже отверженным – за то, что они отказывались признать Христа своим мессией и – согласно церковной доктрине, отмененной лишь в 1968 году – считались виновными в смерти «спасителя». Хотя эти догматы веры и основанные на них принципы исключения делали жизнь евреев непростой, они в то же время подразумевали возможность «оправдательного приговора» в случае перехода в христианскую веру. Кроме того, поскольку родители-евреи могли иметь ребенка-христианина, религия предков не была причиной для неизбежного исторжения из общества, преследования или убийства. «Мир без евреев», который грезился европейским христианам до первой мировой войны, это был мир, где все евреи, наконец, перешли в христианскую веру – или, как гласит более светская формулировка Карла Маркса (Marx, 1844), где евреи не вели себя «как евреи».

Религиозные мотивы и рациональные обоснования особого отношения к евреям отражали средневековое мировоззрение, в котором общественные отношения (равно как и природные явления) трактовались в первую очередь в духовном измерении. Еврейская проблема постулировалась как принцип неправильной веры, от которого – как и от прочих «грехов» – можно избавиться путем смены вероисповедания, раскаяния или духовных практик. Однако к началу ХХ-го века неуклонно увеличивающаяся дистанция между естественными науками и церковной доктриной, возникшая несколько веков назад и лишь недавно нашедшая выражение в биологической исследовательской дисциплине, а именно в быстро ставшей популярной дарвинистской теории эволюции, затронула и отношения между христианами и евреями. Таким образом, эти интеллектуальные изменения способствовали своего рода «обмирщению» (или, если быть еще более точным, «онаучиванию») этих отношений.

На самом деле не только в первые годы Веймарской республики, но и во всем христианском мире[71] было принято считать евреем каждого, кто принадлежал к еврейской «расе» и, в силу неизменных биологических закономерностей, более подробно описанных, например, Менделем и Гальтоном (Mendel & Galton, [1898] 1962) мог произвести на свет только еврейское потомство. Измерение физиогномических параметров с целью классификации находило все большее признание в обществе (см. Efron, 1994), а это предполагает убежденность в том, что принадлежность к евреям можно установить при помощи антропометрических параметров, как, например, длина носа, размер ушей, форма головы, размер черепа, форма лица, изгиб бровей, прогнатизм и форма ноги (Gilman, 1991). Таким образом, расистский антисемитизм все больше и больше вытеснял религиозный, интеллектуальный или «когнитивный» антисемитизм, хотя окончательной смены одного антисемитизма другим так и не произошло[72]. Из этой расисткой концепции следует, что «отталкивающая» сущность евреев не может быть устранена при помощи «культурной терапии», так как еврейство у евреев «в крови». Отныне разделение людей на группы происходило по «материальному», более объективному критерию, выраженному в количественных показателях. В этом контексте понятие «освобождения нации» (или континента, или мира) от евреев означало физическое устранение целого генного пула.