По мнению многих современных историков социальных наук, современный социально-научный дискурс сформировался в XVIII веке. Это была эпоха, когда во Франции, Германии и Англии образованные слои населения тратили огромное количество мыслительной энергии на обсуждение различных спорных вопросов и среди прочего вопроса о климатических факторах, влияющих на цивилизационные особенности народов (эта дискуссия прослеживается в эссе Монтеня, в «Духе закона» Монтескье, в «Заметках о влиянии климата» Уильяма Фалконера). По наблюдению современника, очень многие авторы считали климат решающим фактором. Вопрос о том, в какой мере эти идеи коррелируют с представлением о природе в различных культурах или же влияют на эти представления, еще ждет подробного изучения. Неисследованным пока остается и влияние достигнутого на основе здравого смысла консенсуса относительно научных представлений о климате и его изменениях, а также о воздействии этих процессов на отдельного индивида и общество в целом.

Кто читал «Самоубийство» Эмиля Дюркгейма (впервые оно было издано в 1897 году), тому известно его классическое, впоследствии парадигмальное для современной социологии методологическое доказательство того, что, казалось бы, совершенно идиосинкразические индивидуальные действия являются социальными феноменами и что их распределение нельзя объяснить причинами физического, а уж тем более космического характера. Разумеется, от его внимания не ускользнул тот факт, что среди его современников многие убеждены, например, в причинно-следственной взаимосвязи между климатом или погодой и количеством самоубийств. Дюркгейм решительно отвергает подобную аргументацию (Durkheim, [1897] 1983: 101 и далее):

Там, где заканчивается природный детерминизм, начинаются социальные науки. Труды Дюркгейма оказали заметное воздействие на их становление. Дюркгейм обосновывает и всячески приветствует разделение наук естественных и социальных. С другой стороны, стремление Дюркгейма кардинальным образом опровергнуть и преодолеть ложные выводы природного детерминизма вызвало лишь крайне незначительный интеллектуальный резонанс в других социально-научных дисциплинах[59]. Собственно, расцвет климатического детерминизма, расологии и геополитической перспективы в социальных науках приходится на начало ХХ-го века.

Оставаясь в тени научной жизни, интеллектуальный расизм, тем не менее, был значимым и уважаемым направлением мысли в Западной Европе XIX-го и начала ХХ-го веков. Теории расовых различий, биологический детерминизм и евгеника были интегрированы в мейнстрим идейных течений и воспринимались как нечто само собой разумеющееся (ср. Banton, 1998)[60].

Ученые, положившие начало расоведению, обнаружили новую интеллектуальную перспективу, а также значимость их работы для практической жизни, и смело заявили об этом общественности. В 1921 году Фриц Ленц, профессор кафедры расовой гигиены в Мюнхенском университете[61], говоря о расоведении, для большей убедительности цитировал «нордического мыслителя Канта»: «Она [расология] представляет собой нечто принципиально новое, к чему просто неприложимы старые схемы и слова; и по своей сути она не пессимистична; только она указывает верный путь к оздоровлению и прогрессу человечества и его культуры» (Lenz, [1921] 1927: 583)[62].

Проктор (Proctor, 1988a: 15) указывает на то, что «дегенерация расы, которой боялись немецкие социал-дарвинисты, имела, по их мнению, две причины: во-первых, система медицинского обслуживания “слабых” уничтожила естественную борьбу за существование; а во-вторых, бедные и не совсем нормальные люди размножаются быстрее, чем люди нормальные и одаренные».