— Какие данные еще нужны?! — взревел Дворкин, со всего маху стукнув кулаком по дощатому столу. — Мои глаза сами ее видели возле канцелярии Паулюса. Са-ми! — по слогам повторил Петр, оперевшись на стол обеими руками и нависнув над комсоргом Петровым. — Она была вместе с этим крючкотвором Рудольфом Лессом! Учетчиком увезенных Гитлером ценностей! Она держала его за руку, будто маленькая девочка, Вася, а ей на тот момент должно быть лет тридцать пять— тридцать семь! Но она осталась точно такой же маленькой и беззащитной, какой я ее вынес из горящего «бутусова дома». Мы думали, что сожгли осиное гнездо, но оказалось, что матка-то уцелела. Слышишь, Вася?! Уцелела! Мало того…Она пришла вместе с новым роем, чтобы отобрать то, что мы с таким трудом построили за все эти годы!

— Не рви душу, Петь, — уже спокойным голосом произнес товарищ Петров. Отмахиваясь от сизого тумана, клубящегося у его лица. Самокрутка Дворкина уже давно потухла, только дым никак не хотел рассеиваться, — сам говоришь, что этой Милане должно быть уже под сорок! Где она столько времени была? Почему почти за двадцать шесть лет ни одного проявления магии, ни одного всплеска?

— Да потому что по норам они все сидели! — закричал Дворкин. — По норам! Куда мы своей инквизицией их и загнали, тварей колдовских! А теперь чуют, что не наша сила, так и прут со всех щелей…И будь уверен, Вася, что это лишь первая ласточка, первый птенчик, который не зря залетел в это гнездышко…Скоро к тебе, в твой город на огонек заглянет и сама Алаида Шпиц, — злым шепотом проговорил Дворкин своему товарищу.

— Свят свят! — ненароком перекрестился Петров.

— И тогда, когда она с товарками своими вернется, то тебе немцы роднее братьев станут… Уж я-то ее знаю, хорошо изучил пока охотился на эту мразь изворотливую! Она уж отомстит, небо с овчинку покажется!

— Хватит мне тут разводит антисоветчину! — вскипел молодой партработник, вскочив со своего места и поправив длинную прядь чуба, сбившуюся на порозовевшие почти еще детские щеки. — Как самый старший партийный работник оставшийся в городе, я вам запрещаю охотиться на Милану Лесс без приказа высшего командования! Есть более значимые фигуры для Ставки, чем эта ваша девчонка, товарищ Дворкин.

— Не веришь мне… — грустно покивал головой Петр Васильевич, как-то сразу сникнув. — Думаешь старик тебя подставить хочет? Обмануть?

— Зачем вы так, Петр Васильевич? — укоризненно на него посмотрел комсомолец. — Просто сейчас не время устраивать погоню за призраками прошлого…

— Ну ясно…Значит не дашь мне отряд?

— Может дивизию вам попросить из Ставки, чтобы вы убедились, что Милана Лесс всего лишь обычная немецкая девочка подросток с замороченнной головой, а не коварная колдунья из семнадцатого года? — съехидничал Петров.

— Не дашь… — уныло кивнул Дворкин, блеснув гневным взглядом из-под седых косматых бровей. — И черт с тобой! Сам разберусь!

Дворкин резко развернулся на пятках и рванул к двери, впуская клубы холода в жарко натопленный подвал. Ему вслед донесся отчаянный крик товарища Петрова:

— Куда?! Дворкин! Стоять!

Но Петр его уже не услышал. Быстрыми шагами, удивительными для такого человека предпенсионного возраста, он взлетел на первый этаж, мимоходом кивнув часовому, проскользнул в узкий кирпичный лаз в стене и шмыгнул на улицу, которая уже почти скрылась в потемках позднего морозного вечера.

Снег приветливо захрустел под ногами так громко, что заставил мужчину испугатьсясобственных шагов. Он обернулся по сторонам и, стараясь держаться тени домов, побежал вперед по улице.

Сердце бешено стучало в ушах, отбивая сумасшедший ритм. Дворкин на ходу отметил для себя, что организм постарел и далеко не молод, уже не так оперативно отвечает на команды мозга и надо быть осторожней. Он чувствовал нутром, что Милана Лесс — очень опасна, что ни пистолет с сербрянными пулями, ни его молниеносная реакция, может его не спасти, но долг и ненависть ко всем ведьмам вселенной, ужасающая, всепоглащающая, грызущая нутро гнала его вперед, придавая сил. Только бы не встретить патруль…Подумал он, как из-за угла прямо ему навстречу вывалилась парочка выпивших солдат в форме вермахта. Один из них что-то играл на губной гармошке, второй тихо подпевал, улыбаясь во весь рот своей белозубой улыбки.

Они его тоже заметили. Бежать назад было поздно. На плечах солдатиков висели вполне себе огнестрельные шмайснеры, которыми по бегущей мишени стрелять одно удовольствие. Дворкин облизал пересохшие губы и медленно пошел им навстречу, спрятав руку за пазуху, где хранился наградной револьвер.

Солдаты замерли на месте, пьяно улыбаясь, что не оставляло сомнений — они затеяли какую-то пакость и разойтись миром не удасться. Закурлыкали на своем наречии. Тот, что был с губной гармошкой показывал пальцем на Петра Васильевича, аккуратно приближающегося к ним.

— Аусвайс, швайне! — заорал второй, сдергивая с плеча автомат и передергивая затвор.

Петр замер, стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать гуляк на стрельбу.

— Какие документы, господа офицеры… — пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали. — Я у вас в комендатуре работаю… — он сделал шажок вперед, боромча что-то бессвязное. — И жинка у меня там! А сами мы из-под Изюма…Деревня Лопушки, знаете?

Между ними уже было метра полтора. Немцы изумленно переглядывались, не понимая, что говорит им эта русская свинья. Они ждали испуга, стремительного бега и развлечения охотой, но никак того, что рус сам пойдет им навстречу, что-то приговаривая.

— Лапьюшки? — изумленно повторил за Дворкиным тот, что подпевал губной гармошке.

— Лапьюшки…лапьюшки! — подтвердил Петр, глупо кивая. Он уже был на дистанции броска. Все продумал заранее, зная, что первым надо валить того с автоматом. На счет три…Сердце спокойно повела отсчет. В мозгу сработал стопор и тело рвануло вперед само собой.

Он даже ничего не смог понять, этот ариец, незнамо зачем пришедший на советскую землю. Одной рукой бывший инквизитор отвел автомат в сторону, а ребром ладони второй угодил прямо по поросшему жесткой светло-пшеничной щетиной кадыку. Раздался противный хруст ломаемой кости. Глаза немца закатились от боли, он кулем рухнул на засыпанную снегом брусчатку.

— Вилли! — воскликнул второй, пытаясь сорвать с плеча шмайснер. Отпущенный ремень цеплялся за погон, мешал сдернуть оружие. Это позволило Дворкину вытащит свое. Наградной револьвер два раза выплюнул смерть. Фашист нелепо схватился за грудь, рухнув в сугроб.

— Вот тебе и Вилли! — по-волчьи огляделся по сторонам Дворкин, делая контрольный в голову обоим.

— Хенде хох! — очередь в начале улицы прорезали ночную темень яркими автоматными вспышками.

— А вот это уже патруль!

Загавкала собака, хрипя на жестком поводке. Петр наугад, вскинув руку, выстрелил в темноту, бросившись со всех ног в близлижайшую подворотню. Позади слышались крики на немецком и выстрелы.