Гулин знал, что с мухинской теткой оперативники из районной прокуратуры уже встречались на опознании в морге. Тогда шестидесятидвухлетнюю Наталью Дмитриевну Порываеву пришлось долго выводить из обморочного состояния, и разговор не получился. Увидев, что глаза у нее опять на мокром месте, Гулин испугался, что ему и теперь вряд ли удастся добиться от нее толку.

— Не знаю!.. Я ничего не знаю!.. — замахала руками Наталья Дмитриевна. — Ни с кем дружил, ни где бывал…

Они сидели на уютной и чисто прибранной кухне в ее квартире в Беляеве. На столе стояло покрытое салфеткой блюдо с только что испеченными ватрушками, которые издавали такой запах, что у Гулина кружилась голова.

— Мы с Валериком редко виделись. Он мальчик хороший, но возраст, сами понимаете…

— Ну, какой уж такой возраст, — возразил Гулин, — двадцать семь лет — взрослый человек.

— Да, но ему пришлось столько пережить! Вы ведь знаете, что у него ни матери ни отца. Такая трагедия…

— Наталья Дмитриевна, вы не могли бы поподробней? Наталья Дмитриевна покачала головой.

— Это ужас… настоящий ужас… Ведь папа Валерика, мой брат, был прекрасный специалист. Он сделал блестящую карьеру — в МИДе его очень ценили… За два года до несчастья он получил назначение в Нью-Йорк, в представительство. И если бы не Ниночка… — Наталья Дмитриевна достала из кармана платок и поднесла к глазам. — Ниночка, это жена моего брата, мама Валерика. Босик безумно ее любил. Всю жизнь.

— Босик — это ваш брат?

— Да, мой брат, Борис Дмитриевич. Мы так называли его в детстве… Так вот, в наше время такой любви, наверное, уже не встретишь. — Наталья Дмитриевна испустила глубокий вздох. — Сейчас модно бросать своих жен, когда они достигают определенного возраста, и жениться на молодых. А Босик был святой. Он так ухаживал за ней, так заботился… Без слез невозможно было на них смотреть… Я бы даже сказала, что часто это происходило в ущерб Валерику, вот почему мальчика по-настоящему нельзя ни в чем упрекнуть.

Я хочу сказать, он был… несколько… как бы это выразиться?..

— Почему в ущерб? — перебил Гулин, который прекрасно понял, что она имеет в виду.

— Ну ка-ак же? Ведь они постоянно находились за границей. То в Африке, то в Азии… Это уж потом Босика стали посылать в Европу, а потом и в Америку…

— Он был такой разносторонне развитый дипломат? — спросил Гулин, выразив свою мысль, как умел.

— Мой брат был бухгалтер, — кротко ответила Наталья Дмитриевна и высморкалась. — Так вот, мать с отцом уезжали, а ребенок…

— Почему же они не брали его с собой?

— А школа? Это при больших посольствах есть школы, а при маленьких — ничего такого. Приходилось сдавать мальчика в интернат. А в интернате, сами понимаете, дурные влияния… А уж когда они дождались, что их послали в Европу, Валерик вырос и школу окончил, вот и…

— Понятно. А что все-таки приключилось с его отцом?

— О-ох, — вздохнула Наталья Дмитриевна, — тяжело это вспоминать… Ниночка заболела раком, — она понизила голос, — возраст такой, сами понимаете. Босик кинулся туда, сюда… Ниночку оперировали, и операция хорошо прошла, и перспективы врачи обещали, и в МИДе хорошо отнеслись, с пониманием. Ну вот они и решили ехать. Все-таки Америка — там и больницы получше, и лекарства… А в Америке Ниночке стало хуже — может, климат не подошел, может, питание… Мы тут все-таки привыкли к своему, а там… бог их знает, что они едят… словом, стало хуже. Ну Босик и сломался.

— Что значит — сломался? — не понял Гулин.

— Не выдержал мысли о Ниночкиной кончине.

— Так она умерла?

— Нет, на тот момент еще нет, но…

— Погодите, Наталья Дмитриевна, давайте по порядку. Я понимаю, что вам тяжело, но, если мы хотим найти убийцу вашего племянника, нам необходимо знать все обстоятельства.

— Да-да, конечно… Правда, я не очень вижу, какая тут может быть связь. Но если вы настаиваете, я расскажу. — Она опять вздохнула. — Так вот, Ниночке стало хуже, и Босик… Босик покончил с собой.

— Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что он не вынес того, что ему предстояло пережить. Понимаете?

— Не совсем, — растерянно пробормотал Гулин.

— Ну, — Наталья Дмитриевна горько усмехнулась, — это уж, как говорится, другому человеку объяснить невозможно.

— И… что же стало с его женой?

— Она вернулась в Москву и через месяц умерла.

Гулин помолчал, пережидая, пока Наталья Дмитриевна высморкается.

— А что вы можете сказать по поводу продажи квартиры?

— Какой квартиры? — переспросила Наталья Дмитриевна, и Гулину показалось, что она смутилась.

— Трехкомнатной квартиры Мухиных на Брянской…

— А-а… Так Босик вынужден был ее продать, чтобы заплатить за лечение.

— За какое лечение? Квартира была продана за несколько дней до самоубийства.

— А что вас удивляет? Муж идет на все, чтобы спасти жену, а вам это кажется странным? Конечно, при современных нравах…

— Нравы тут ни при чем. Я не совсем понимаю, для чего он продал квартиру. Если его жене было так плохо…

— Молодой человек, я вам еще раз повторяю: он продал квартиру, потому что хотел сделать для Ниночки все. Все, понимаете? Даже невозможное. Вы знаете, сколько стоит лечение в Америке? Ну так вот. Конечно, Валерику пришлось переехать в однокомнатную, и он, как всегда, оказался ущемлен в своих интересах, но что было делать?

Гулину хотелось задать еще множество вопросов — историю с квартирой он так и не понял, но ему показалось, что больше он от нее ничего не добьется. К тому же Наталья Дмитриевна спешила.

— Вы извините — мне надо бежать за внуком.

— У вас внук? — спросил Гулин, продолжая сидеть. — Сколько ему?

— Шесть, — заулыбалась Наталья Дмитриевна.

— В садик ходит?

— Да вот родители настояли, чтобы перед школой привыкал к коллективу. А мне кажется…

— Скажите, Наталья Дмитриевна, формочки у него есть?

— Что?

— Обычные формочки, для игры в песок.

— Есть, конечно… Почему вы спрашиваете?

— А давно вы были последний раз у вашего племянника… у Валерия?

— Я же говорила — мы редко виделись…

— И все-таки?

— Не помню.

— Примерно, — настаивал Гулин, — месяц, год, два? Наталья Дмитриевна смутилась.

— Последний раз мы виделись на поминках Босика и Ниночки. Зачем это вам?

Гулин не ответил.

— Ну хорошо, а он у вас бывал?

— Конечно, нет! — рассердилась Наталья Дмитриевна. — У него были совершенно другие интересы!