В повседневном варианте тот же самый вопрос возникает в форме легкого когнитивного невроза – смутного чувства, что с внешним миром что-то не в порядке. Или в реальной жизни действительно властвует хаос и так называемое зло, или, как говорится в анекдоте, одно из двух. Рано или поздно врожденные нарциссические иллюзии субъекта испытываются на прочность в социальных джунглях, оставляющих большинству из нас роль проигравшего во внутривидовой войне. Вопрос «что происходит на самом деле?» эволюционирует в риторический вопрос «почему так несправедливо общественное устройство?». С мазохистским удовольствием человек растравляет в себе это уязвленное чувство, и выхода за скобки интеллектуальных стереотипов, разумеется, не происходит. Происходит то, что привычная фантазия о вращении мира вокруг стержня нашего «я» в коперникианском перевороте сменяется представлением о неумолимо объективном положении дел в большом и неизведанном мире. Принимается на веру, что любой из нас – лишь крошечная точка, малозначимый социальный квант в гравитационном поле безжалостных сил и законов, природа которых пугающе непроницаема… Но перемена ракурса – еще не перемена участи. Вращается ли мир вокруг нашего «я» или, чтобы выжить в этом мире, нужно самому энергичней вертеться – в методологическом разрезе всё едино.

Иначе говоря, перед нами интеллектуальная ловушка, представляющая практическую трудность для методологии мышления. Инерция и лень нашего мозга, о которых постоянно говорит Андрей Курпатов, после любой нечаянной встряски быстро возвращают наше мышление к привычным схемам и сцеплениям. Новое объясняется в терминах старого, неизвестное сводится к известному, мозговые синапсы идут проторенным маршрутом. Контакт с миром напоминает действия шопенгауэровской кошки, играющей с собственным хвостом как с предметом «объективной реальности».

То, что наивно принимается субъектом за приобщение к вещам, героическое преодоление естественного эгоцентризма, на деле лишь уплотняет защитный экран. Важно заметить, как нашим субъективным иллюзиям незаметно приписываются функции «объективных законов». На манер смехотворного закона «всемирной подлости» мы быстро и некритично находим «факты» и «причины», строим из этих самодельных кирпичиков координатные системы и даже «научные» пирамиды ценностей…

Дезавуирующим обстоятельством этой фиктивной онтологии является сама скорость осуществления интеллектуальной функции. Может ли познание неизвестной и грозной Реальности быть настолько быстрым и гладким – в темпе и с качеством современных строительных шабашек? Разве похоже на взаимодействие с объективным миром такое малозатратное и односложное ментальное конструирование? Я бы назвал это синдромом дурацкой радости узнавания – ведь так приятно и радостно находить что-то без усилий. А так бывает в ситуации, когда результат «анализа» полностью запрограммирован предпосылками. Как уточнил бы Хайдеггер, такой результат проброшен, определен искомым. Например, частенько мы поспешно заканчиваем фразу за собеседника, не дослушав и не поняв его, полагая, что мысль интуитивно понятна. Иногда потом выясняется, что речь шла совсем о другом, иногда в квазидиалоге сторонам уже неинтересно выяснять, что же происходило на самом деле. Важно только то, что скороспелая реакция на слова, действия, события внешнего мира обыкновенно приводит к мнимому и ложному их пониманию.

Переводя это рассуждение в терминологию Андрея Курпатова, нужно говорить о конкретных параметрах работы нашей интеллектуальной функции по конструированию интеллектуальных объектов. «Скорость доверия» – в данном случае доверия нашего мозга к полученным без особого труда, без траты сил и времени интеллектуальным продуктам – это один из критериев оценки. Пассивность и инерционность мышления преодолеваются тем, что автор этой книги в живом общении называет «подпиныванием» мозга. Поэтический принцип «не позволяй душе лениться» превращается в методологическую рекомендацию по намеренному озадачиванию, стимуляции и подстегиванию собственного мышления. Если искать какой-то интегральный и руководящий пафос в книгах, лекциях, семинарах Андрея Курпатова, то лучше всего именно в этом – в борьбе за ясность и эффективность мышления. Мышления как инструмента познания, способа корректного решения задач различного уровня сложности.

Представим себе, что мы участвуем в игре, правила которой нам неизвестны. Более того – непонятно даже, какие в ней ставки, результаты, игроки, орудия и методики, время начала и окончания… Это условная метафора нашей общей вовлеченности в социальное пространство, в котором ни на минуту не прекращается интенсивный символический и материальный обмен всех со всеми по правилам и законам, известным лишь немногим. Классические логико-философские рекомендации сводятся в этом случае к тому, чтобы максимально четко и прагматично ответить на конкретные вопросы: как называется эта игра? как можно управлять игрою? что ожидает меня в перспективе того или иного действия?..

С «прокачкой» этой проблемы до уровня полноценной философской эпистемологии мы получим дополнительный ряд вопросов возрастающей степени сложности: например, насколько модель описания игры (в подробном аналитическом раскрое на мельчайшие атомарные интеллектуальные объекты) адекватна объективной реальности. Для юмористической иллюстрации приведу пример с одним интернет-мемом, справедливо утверждающим, что в предложении «мальчик склеил в клубе модель» за последние несколько десятков лет изменились значения всех четырех слов. Такая же точно девальвация смысла угрожает интеллектуальным объектам всего «обществоведческого» спектра – в теориях философов, политологов, историков, социологов по истечении некоторого времени остаётся лишь «вода». Объекты же куда-то исчезают – как испарился, например, сначала классический, а затем индустриальный или постиндустриальный капитализм. Как растворились почти без следа некогда несокрушимые коллективные интеллектуальные объекты: начиная с «идеалистических» философских концептов, типа «абсолютной идеи» или «души культуры», и заканчивая известными «материалистическими» конструктами истмата и диамата.

Ничего важнее, чем эта проблема – проблема выяснения адекватности, эффективности, состоятельности наших интеллектуальных объектов, – для мыслящего человека нет. Неумение и нежелание соотносить субъективное внутреннее с объективным внешним приводят в пределе к психозу и сумасшествию. Впрочем, легких в психологическом аспекте решений тут вообще не бывает. Умудренное осознание того, что первопричины и универсальные законы «происходящего на самом деле» в «реальности» нам неизвестны (упертым гносеологическим оптимистам необходимо прочитать, наконец, «Критику чистого разума» Канта или хотя бы витгенштейновский трактат «О достоверности»), ведет нас к трагическому ощущению экзистенциалистов – этому положению бытия без опоры, мышления без Абсолюта, субъекта уже не в объективном мире, а в «абъективном» (в терминах Кристевой «abject» – это «необъект», нечто отвратительное, отталкивающее, монструозное).

Как ни странно, но добрый «доктор Курпатов» в работах последних лет подталкивает и «подпинывает» своего читателя именно в направлении такого кризисного самоощущения. Редкое «положительное» суждение доберется хотя бы до середины критического анализа на предмет достаточных методологических оснований. Что может знать о своей психической реальности рядовой пациент? В лучшем случае он знает несколько поверхностных симптомов…