душегубом с большой буквы; зато — в тепле, и миска каши каждый день.

Начать рассказ о своих злоключениях ему помешала служанка. Женщина лет пятидесяти, похожая на старую, мосластую клячу, поставила перед Ильей тарелку вареных овощей с мясом и кружку пива. Точно пиво! Его запах ни с чем не перепутаешь. Но что удивило до ступора: перед собакой на стол тоже поставили тарелку. В ней горкой лежали косточки и целая рыбка. Пиво собаке не полагалось. Служанка, уходя, коснулась ее шерстки, задержала ладонь. И почти шепотом, но Илья разобрал:

— Посади выше. Ей неудобно.

Не холодные бы прозрачные глаза напротив, ей Богу, Илья бы заревел, завыл даже, но посмотрел на нового знакомца, на Руслана, который опять поднял воротник и надвинул на самые брови бейсболку, и удержался.

Когда миска опустела, а собака отправилась под стол догрызать кости, пришел, все же, черед исповеди.

Илья начал с того, как на мосту целовались тинэйджеры, осекся, сглотнул ком и перешел на сухой отрывистый стиль, излагая только факты.

Уже почти в самом конце он запнулся. Но Сергей, — откуда такой знаток человеческой души взялся?! — надавил, понукнул и тут же приободрил, мол, и не такое слыхали.

Разговора с г-ном Алмазовым Илья только коснулся, не вдаваясь в подробности. Выглотал, пересохшим ртом все пиво. Руслан придвинул ему свою кружку. Сергей пояснил:

— Не пьет он. Совсем. За компанию ставят. Не обращай внимание.

Досказал таки Илья свою повесть до печального конца. Вывернулся таки. Не сказать, что бы наступило облегчение сродни духовному оргазму. А все лучше, нежели маяться во внутренней тюрьме. Сергей прикрыл свои пронзительные глаза, Руслан сидел недвижно. Со стороны посмотреть — дремлет.

Илья устал. Не хотелось дальше анализировать, теряясь в догадках, что с ним станут делать, и как спасаться. Уже — все. Точки почти расставлены. Возможно, невозможный Сергей сейчас прикидывает, как его лучше продать. И — черт с ним!

В кабачке шумели. На них оборачивались. К, объевшейся и не без помощи человека заползшей обратно на колени собачонке, тянулись руки. Но отобрать зверушку никто не пытался. А та осоловела и только поикивала от сытости. Янтарные глаза сонно щурились.

Справа от их столика, в стене темнела ниша. Там шевелились. Судя по шуму — рассаживались музыканты: струнно взвизгивало, поскрипывало, побрякивало. Слева, почти впритык к их столу бугрилась, обтянутая старой, рваной рубахой спина. Ее обладатель мирно спал, уронив голову на руки. За такой спиной можно прятаться как за плетнем. Его соседи громко общались. Кружки и кулаки стучали по столешнице с одинаковым каменным звуком. Звучали невразумительные тосты. За дальним столом у противоположной стены сидели двое а пестрых халатах, с иными лицами. Азиаты. Таких в слободе проживало всего — ничего. По настороженным сухим лицам понятно: чувствуют себя ни ахти. Комфорт в Аду. Ха! Илья заметил, как один передал под столом другому сверток, и отвернулся. Пустое любопытство в таком кабачке могли счесть за оскорбление. Лошадинообразную служанку, посетители, кстати, щупали не хуже чем нежданную собачью невидаль. У входа шныряла еще одна женщина. Но из-за общей тусклости и расстояния, как выглядит, не разобрать. Показалось, там бегает на обслуживании совсем уже старуха.

— Слушай сюда, — заговорил после внушительной паузы Сергей. — Дела твои не так уж плохи. Раз ты зачем-то нужен, убивать тебя пока Гаслан не будет. Считай, ты испытательный срок получил. Хуже другое: его замыслы в жизнь станут проводить Хвостов и Ивашка-отморозок. Эти могут и переборщить. Тем более, Ивашке ты уже дважды задолжал. Посмотрим, как оно завтра в слободе будет. Какая обстановка. Самому тебе пока лучше побыть в тени. Есть у меня место. Да и самого тебя тоже надо прощупать. Согласись: наговорил ты много и путано, доказательств — никаких. А нам тоже не с руки первого попавшегося фраера до наших дел допускать. У тебя на лбу не написано, что все твои байки — правда. Согласен?

Илья покорно кивнул. С этого момента (и самое паршивое — добровольно) он попадал к страшноватому Сергею в зависимость. Утробно захотелось возмутиться. Ага. Теперь-то самое время!

Тот как почуял, поднял голову и…  в нише вспыхнул искристый, на манер бенгальского огня, свет. Грянули инструменты. Все головы повернулись в ту сторону. Только Руслан так и сидел, подпирая подбородок кулаками.

На сцене пребывали трое с самопальными инструментами в руках. Мелодия, которую они исполняли, походила на дикий экстратемпоральный микст.

На сцену вышла худенькая, низкорослая певица. Несмотря на неказистую внешность и полное пока молчание, ее встретили оглушительно: стучали о столешницы днища кружек, топало множество ног, народ орал и хлопал в ладоши. Илья посмотрел на арабов у противоположной стены: оба развернувшись к эстраде, пожирали женщину глазами.

Она прошлась туда сюда вдоль края помоста и, откинув полы длинной, черной мантии, предстала перед публикой несколько неодетой. Самую середину изможденного тельца прикрывал кусок блестящей тряпки. Но восторгов жалкое явление не убавило, наоборот, кабачок потряс новый шквал оваций.

У женщины оказался неожиданно низкий и сильный голос. Перекрывая вой зрителей, она повела какую-то местную балладу. Слушатели помаленьку затихли. Илья стал разбирать отдельные слова, и не очень удивился: все, как и ТАМ. Он любил, ее она любила его, но злые люди разлучили. Он пропал в сельве, она бросилась в море со стены. Как всегда — все умерли.

Благодарность зала была безмерной. Но певица не поддержала всплеска энтузиазма — ушла, спрыгнула с помоста в зал и направилась к их столику.

При ее приближении сонный Руслан поднялся. Дива села на его место. Музыканты в нише грохотали так, что ей пришлось кричать:

— Ты принес собаку? Где она? Дай погладить.

Илья кивнул себе на колени. Драгоценная ноша свинцово дрыхла. Женщина поднесла к ней руку и тихонечко, почти не касаясь, погладила. Потом отвернулась, бросив:

— Все равно, отберут. — Кивнула Сергею, поднялась и пошла на свое рабочее место.

Гульба в кабачке шла своим чередом. Нечего и думать было о продолжении разговора в таком шуме. Сидели молча, пока Сергей ни кивнул в сторону выхода. Они встали и потолкались к двери. Собаку Илья нес как ребенка. Та спала, свесив хвост.

Улица встретила прохладным влажным ветром с привкусом гнили. Небо уже чуть посветлело. Наступил час, когда ночь превращается в волглое, притуманенное марево. Ни зги не видно, почти нет звуков. Идешь как в темном киселе.

Они спустились к набережной. Гранитную облицовку русла покрывала толстая мягкая корка. При надавливании, подсохшая пленка лопалась, пальцы проваливались в вонючую слизь. Щиты почти везде заменяла