один из домов Илью не устраивал. Там еще было слишком близко от людей, здесь — стены зияли отвратительными провалами, похожими на глазницы черепа. У следующего — завален вход, а подтягиваться на руках и лезть через окно Илья не хотел, да и не смог бы. Мелькнула горбатенькая площадь со старым римским колодцем. Беглец прижался к стене и выглянул из-за угла. Стражник мирно дремал, прикорнув у плиты. Илья на цыпочках проскочил переулок и пошел шагом. На бег уже не осталось сил.

Пыльная, коленчатая, заваленная камням, улица-коридор вывела его к перекрестку на невысоком холме. Сбегая с него, переулки уходили в песчаные заносы. Город кончался. Потоптавшись на открытом пятачке, Илья двинулся вниз. Он начал понимать, почему жители не любят эти кварталы. Здесь было ПЛОХО. Нечто сродни геопатогенным зонам. Проходя очередной дом, Донкович не мог себя заставить, свернуть в, зияющий тьмой, провал двери. Казалось, там притаилась прожорливая утроба, которая проглотит и переварит неосторожного пешехода без остатка.

Тишина кончилась. Из-за домов сначала прилетел свист, потом покрики, гвалт, команды, мат. Слух даже вычленил визгливый голос Лаврюшки. Ни с чьим не перепутаешь.

Охота?

Охота!

Думать, взвешивать и бояться стало некогда. Чтобы не оставлять следов, Илья перепрыгнул с брусчатки на порожек предпоследнего дома. Оттуда — на ступеньку, ведущую в пыльную темноту. Пока глаза видели, шел осторожно, стараясь не наследить. Когда мрак стал непроглядным, ступал уже как придется. Если они с факелами — все бесполезно.

Лестница вывела на второй этаж в гулкое помещение. Илья на ощупь пробрался между сломанными переборками, по темной синеве определил наличие окон. Стекол не было.

Шелестел мусор. Ветром нанесло листвы, она высохла и трещала под подошвами. По углам трещало эхо. Превозмогая острое желание выбежать вон, Илья на ощупь двинулся к ближайшей переборке, нашел шероховатую, наклонную поверхность и по ней сполз на пол. Теперь — сидеть и не шевелиться, замереть, чтобы ни птаха ни муха…

На какое-то время действительно наступила тишина, но потом, затерявшиеся в ночи, голоса придвинулись. Скользили отблески факелов. По нервам прошлись: растяжный тенорок Ивашки, — быстро оклемался вертухай, — и подвизги Хвостова.

Вначале Илья не разобрался в несоответствии, но потом сообразил: свет метался на площади, а голоса рядом, такое впечатление, за косой переборкой. Выглянуть? Ну, уж нет! Будет сидеть тут как мышь под метлой.

Темнота за стенкой провещала голосом Лаврентия Павловича:

— По домам пройтись надо.

— Точно, в доме где-то затаился, — подтвердил Иван.

— Неа, — одышливо, заспорил кто-то из своры. — Не полезет туда никто. И я не полезу.

— Я приказываю! — крикнул Лаврюшка.

— Сам туда иди, — ответили ему без всякого почтения.

— За неподчинение приказам…

— А ты пример покажи, сударь мой.

— Иван!

— Чего, Лаврентий Палыч?

— Пойдешь первым. Приказываю, начать прочесывание квартала.

На некоторое время повисла тишина, потом забубнили голоса, потом — возня. И уже после — короткий вой и, быстро удаляющиеся шаги.

— Нет!!! Не могу-у-у!

Илья его понимал. От ознобного азарта погони, от обрывков разговоров — специально для него, ему в ухо — от собственного запаленного дыхания, от страха его корежило и гнуло. Сейчас все кончится! Он выскочит из проклятого дома и кинется к людям. Они, разумеется, только того и ждут, но ведь люди же.

Гладкое, симпатичное, слегка восточное лицо улыбнулось полными губами. Участливый голос с легкой официозной ноткой спросил:

— Вы нарушали? А? Нет, ну хоть раз нарушали?

— Я - крыса, — прошептал Илья. — Загнанная в угол, избитая, затравленная крыса.

Проговорил и испугался еще больше, вдруг на крохотной площади, где сгрудились преследователи, его слова отдадутся громовым раскатом? Так и застыл, уткнув голову в колени. Чтобы больше ни-ни. И выдержать. Выдержать! Все силы собрать и усидеть на месте. Пусть там внизу ищут и прочесывают, он будет неподвижен как камень, срастется с камнем.

Сколько просидел в такой позе, Илья потом не помнил. Он оцепенел, впал в состояние близкое к коме. Видимо, это и спасло от буйного всплеска эмоций, проще сказать, от помешательства.

Когда его вывело из сомнамбулического состояния шевеление в углу комнаты, на улице стояла мертвая тишина глубокой ночи. И темнота такая, сколько ни таращ глаза, кроме радужных кругов ничего не увидишь.

В первое мгновение он не сообразил, где находится, но уже в следующее — страхи нахлынули с такой силой, что на месте, пожалуй, не удержал бы даже полк вооруженных загонщиков. Завывая тоненько, как подбитый заяц, Илья бросился к выходу, кубарем скатился с лестницы, и, не обращая внимания на боль в разбитых коленях, вылетел на улицу, на перекресток и дальше, дальше к населенным местам.

Что за ним гонятся, он понял только, когда проскочил старый римский колодец. Стражник спросонок сам больше напугался и, не помышляя о преследовании, присел за край мраморной плиты. Легкий топот за спиной настиг позже. И хотя сил совсем не оставалось, Илья наддал еще. Так бы, наверное, и выскочил на центральную площадь, помешало каменное корыто, раскорячившееся посреди перекрестка. По ночной поре общественнополезная лохань не эксплуатировалось, стояла себе, мирно поблескивая водой.

Илья налетел на бортик всей грудью, охнул и зашелся в спазмах. Так скрутило, что упал на брусчатку и покатился извиваясь. Схватить бы хоть глоточек, хоть капельку воздуха. Даже сознание на миг заволокло. Очнулся он на камнях в некотором отдалении от скотопоилки. Рядом кто-то хрипел, тоже загнанный сумасшедшим бегом.

Того страха, что погнал из нехорошего дома, уже не было. Соображалось, во всяком случае, лучше. Илья прислушался и понял, что рядом сидит, вывалив язык и часто, часто дыша, небольшая собачонка. Она не пыталась укусить, не изображала волкодава на задержании. Он, так же как и он, только что спаслась.

От протянутой руки зверушка шарахнулась, но не убежала. Сил нет, проникся пониманием Илья. У него тоже не было, при чем на столько, что он за благо почел, растянуться на обкатанных камнях брусчатки и замереть. Собачка тоже прилегла, начала успокаиваться. Илья осторожно провел пальцами по клочковатой шерсти. Под ней — тонкая кожа, обтянувшая ребра. На ощупь — лохматый скелет. Не повезло бедолаге, проявиться. Животинки вроде нее чувствительнее людей. Им понимания не достает, зато хватает интуиции и инстинктов. Если здравомыслящий человек, попав в незнакомый мир, себя в конце концов как-то уговорит. Ей такого не дано — только привыкнуть, и научиться жить заново. Соседка совсем успокоилась. На перекрестке воцарилась полная тишина.

Ладони лежали на камнях, но не только ими, всем телом Илья ощутил