говорили сами за себя. Такими пальчиками подковы гнуть. Из-под тяжелых бровей, покалывали светлые глаза. Человек смотрел не зло — с интересом, но и с суровым остережением: не стоит, мол, тебе, проявленец, врать и притворяться, кто бы ты ни был. Крутой лоб давил. Нос — небольшой, прямой, когда-то перебитый. Узкие губы сложились над квадратным подбородком в ниточку. И все это перечеркивал глубокий шрам, тянувшийся через левую щеку от виска к углу рта. Когда-то рану не совсем аккуратно зашили — кое-как свели края грубыми стежками. Потом долго гноилось. Рубец получился корявый — впечатляющий.

Осознав, что непозволительно долго пялится на чужое увечье, Илья повернулся к третьему участнику застолья. И тут его постигло безмерное удивление. Тот с самого начала загородился поднятым воротником, глаза прикрывал козырек, до черноты затертой бейсболки. Теперь воротник был отвернут, кепка сдвинута на затылок. На Илью смотрел его первый полноценный пациент в городе Дите — Руслан. Стало ясно, почему его познали. Квадратный, не торопясь представляться, спросил:

— С собакой проявился?

— Здесь прибилась.

— Чудеса. Сам-то давно тут?

— Месяца четыре по земному счету.

— Здесь и там время идет одинаково, — тихо проговорил Руслан.

— Сергей, — к Илье через стол потянулась широченная ладонь. Он пожал, представился.

— Мне Руслан про тебя рассказывал, — пояснил квадратный Сергей. — Приходили мы в лекарню, только тебя там уже не было. Выгнали?

— Не совсем, — Илья сомневался, рассказывать ли новым знакомым свои обстоятельства. Потом, наверное, поведает и то не все. Кто знает, куда здесь может завести длинный язык. Тем более, Сергей походил на кого угодно, только не на законопослушного интеллигента. Однако — современник.

— Ты из какого года? — спросил Сергей.

— Из двухтысячного.

— И кто там у вас президент?

— Путин.

— Выбрали таки.

— Назначили.

— А как вообще?

— Как было, так и осталось. Что до него, что с его назначением, разве, теперь на главу государств смотреть не стыдно. Пытается что-то сделать, только попробуй такую махину разверни. Да и не очень верится, что он все это — искренне.

— А в народе как? Постреливают?

— Тише стало, — это Илья мог сказать с полной ответственностью.

— Отстреляли, значит в основном…  — Сергей думал, глядя мимо. Илья в свою очередь поинтересовался:

— А вы, из какого года?

— Девяносто восьмой. Руслик из девяносто девятого.

— Тех, кто из более поздних времен проявился, не встречали?

— Нет. Тут все линейно. Попадают только по ходу временного потока — отозвался Сергей. — Есть люди из самой далекой древности. Которые дожили, конечно. Но таких очень мало.

Илья озадаченно, уставился на зверовидного хозяина застолья. Чего-чего, а разговоров о временно пространственном континууме он в подпольном кабачке не ожидал. И как сформулировано? Заслушаешься! Откуда проявились его новые знакомые? Сергей не стал распространяться:

— Теперь-то какая разница? Ты лучше расскажи, где бедовал, когда из лекарни поперли?

— В мэрии экспертом по острым инфекциям заседал.

— А? Да. Этого они тут все бояться, хуже пожара. И чего с властями не поделил?

Илья не собирался говорить. Но глаза Сергея закрючили. Пришлось собрать в кулак, изрядно подтаявшие за последние времена, остатки воли, чтобы смолчать, не вывернуться наизнанку.

— Не хочешь говорить — не надо, — неожиданно спокойно констатировал собеседник. — Никто тебя под протокол пытать не станет, но и от других откровенности не жди. Сам видишь, как оно все. Или еще не разобрался?

— Честно? Нет. И, кажется, долго еще не разберусь. Столько времени тут, а все не пойму куда попал: люди, как тени слоняются, никто ни чем не интересуется. Не хватает асфоделий и черной реки, через которую старик на лодке перевозит. Скажи, — повысил голос Илья, сам не замечая, что перешел со страшноватым Сергеем на ты, — скажи, мы все умерли?

— Не знаю.

— Это похищение, эксперимент, розыгрыш?

— Нет.

— Тогда что?

— Город Дит.

Вот и весь сказ. Сергей спросил, указав на собаку:

— Невидаль свою где встретил?

Зверинка аккуратно подбирала со стола крошки, не порываясь, однако, забраться в тарелки к новым знакомцам. Илье еще ничего не принесли, его половина стола пустовала, только крошки достались терпеливой собачке.

— За старым римским колодцем.

— Где такой?

— Место проявления, там еще стражник сидит. За площадью есть переулки, что спускаются к песчаным заносам. Там мы с ней и встретились.

— Какая холера тебя туда ночью понесла?!

Илья сообразил, что болтнул лишнее. Осталось, как и прежде отмолчаться. Но Сергей уже сделал для себя определенные выводы:

— Сховаться хотел. Если служил в управе, значит, от них и бегал.

Донкович завозился, поднимаясь. Придется уходить. Еще чуть-чуть и будет поздно. Возьмут его тепленького и под белы рученьки поволокут на спрос.

— Сядь, — тяжелый, водянистый взгляд Сергея придавил к месту. — Если так, здесь тебе бояться некого.

Хотелось верить. Только синяки еще не отцвели. А Сергей продолжал:

— Думаешь, я к Хвостову с докладом побегу? Кругом посмотри: те, кто здесь сидят, никогда не ели с руки Алмазова. Потому и ум сохранили. Не понял?

— Нет.

— И не поймешь, а объяснят тебе только, когда сам раскроешься. Здесь других не терпят. А не хочешь — уходи. И чем быстрее, тем — лучше.

Сергей говорил, будто гвозди вколачивал. Илья замер. От него требовали, принять решение, определиться. А если он не хотел? Кого это интересовало! С его нового знакомца станется, прирезать незадачливого проявленца и тихонько спустить труп в речку. Через пять минут следа не останется. Но их тоже надо понять. Если славный трактирчик находится на полулегальном положении, держаться его реноме может только на добровольном подчинении неким правилам. Что имеем? На выбор: вернуться обратно, а там, либо сдаться г-ну Алмазову с присными, либо уходить в дальнюю часть слободы, где быстро спятишь, под тихое шуршание песчинок. Останешься тут, придется, все рассказать. Если рядом провокатор, Илью ждет выдача все тому же г-ну Алмазову (со всеми вытекающими последствиями). Но в первом варианте остается лазейка: он может пойти на сотрудничество и со временем приспособиться. Рассуждая цинично, то есть максимально приближенно к реалиям: врачи, работавшие в концлагерях и проводившие опыты на людях, тоже когда-то давали клятву Гиппократа и — ничего — перешагнули. Благоденствовали, между прочим, среди вселенского ужаса, карьеру делали административную и научную. Кое-чего, кстати, добились. Ссылки на результаты их опытов даже стали появляться в последнее время в научной литературе. Так и войдешь в историю