— Ничего не бойся, светлый князь, — прошептал Вениамин. — Просто мы хотим, чтобы ты всё знал.

— Доверься нам, — негромко добавил наконец вступивший в разговор Халдей. — Мы постараемся избавить тебя от этой неприятности. И как можно скорее. Положись на нас, и опасность минует тебя.

— Просто будь более осторожен, чем обычно. Просим также: никому ни слова о нашей встрече.

Вениамин выразительно приложил палец к устам.

— Минует несколько дней, и всё разрешится, — молвил он, сложив на груди руки. — Дозволь нам уйти.

…Долго сидел в горнице ошарашенный известием Володарь.

«Что они делать станут? Почему говорят, ждать несколько дней? Что умыслили? И правда ли то?»

Вспоминая давешние взгляды Лашин, сын Ростислава почти не сомневался в верности сказанного хазарами. Почему они это говорили, тоже понимал прекрасно.

«Боятся, что Давид станет опираться на касогов и ясов, что прижмёт хазарскую общину города, подчиняясь воле своих новых родичей. Вот и держатся потому за меня, за мою дружину», — размышлял Володарь.

Он отказался от назначенной на следующий день охоты на вепря в устье Гипаниса, сославшись на нездоровье. Игоревич долго упрашивал его, удивлялся:

— Да чего ты, брат? В чём кручина твоя? Верно, тож тя оженить нать!

Он раскатисто хохотал, и Володарь, глядя на Давидово веселье, уже начинал сомневаться: а не врут ли чего, не выдумывают ли Вениамин с Халдеем?

— Извини, брат. Давеча в море поутру искупался, горло чего-то болит, — ответил он Игоревичу. — Отварами тёплыми полечусь, пройдёт, чай, хвороба.

— Ну, как знашь. — Давид со вздохом пожал плечами.

Из окна ложницы Володарь видел, как из ворот Детинца выехала вереница всадников. Впереди, рядом с Давидом, голубел плащ молодой Лашин. Узнал он её только по этому плащу-корзну, ничем не отличима была могутная богатырка от окружающих её дружинников. Тот же ромейский чешуйчатый доспех (тяжёлый ведь, не наша русская кольчуга), шелом с наносником, бармица[127] кольчатая падает сзади на плечи.

Умчались вдаль всадники. Володарь обошёл все дворцовые палаты, строго осмотрел каждого отрока и гридня.

«К бою словно готовлюсь! Боже, что же происходит здесь, в самом деле?! Просвети мя, Господи!» — В душе царили тревога и какая-то опустошённость.

Он посетил храм Богородицы, постоял на коленях у отцова гроба, в мыслях прося поддержки. И почему-то неудержимо захотелось ему в эти медленно тянущиеся часы бросить Тмутаракань с её златом и серебром и воротиться на родную Червенщину. Они с братьями ещё поборются за столы! А этот южный город, многоликий и чужой — зачем он ему? Здесь непрестанно грозит опасность, за спиной плетутся дьявольские козни, в которых так легко можно запутаться. Запутаться и погибнуть, как отец!

В вечерних сумерках к нему пришёл Халдей. Конь его был весь в мыле.

— Скорбная у меня весть, светлый княже, — проговорил он усталым голосом.

— Что?! Что случилось?! Сказывай скорей! — вскричал Володарь.

Глаза хазарина хитровато блеснули в свете свечи.

— Молодая княгиня… Мария… Её нашли мёртвой на берегу Гипаниса…

— Что?! — Володарь едва не содрогнулся от ужаса.

— Ясская стрела… Такие стрелы только у них есть… — продолжал сбивчиво рассказывать Халдей. — Пронзила ей горло… Она была одна… Никто не видел убийцы… Княгиня ускакала вперёд, увлечённая ловом… Захлебнулась кровью… Князь Давид… Он сходит с ума от горя… Велел воеводе… немедленно вести дружину на горные селения ясов… Хочет отомстить.

— Коня мне! Вборзе! — распахнув двери, крикнул Володарь стражу-гридню.

— Подожди, светлый княже! Не надо коня! — встрепенулся Халдей. — Умоляю тебя! Закрой скорей дверь!

Только сейчас, в эти мгновения до Володаря окончательно дошло, что же произошло.

Отменив приказ, он устало рухнул на лавку.

— Вы, стало быть, содеяли? — уставился он на лукаво улыбнувшегося хазарина.

— Опасность для твоей жизни, князь, миновала, — тихо промолвил Халдей. — Отныне никто не сможет тебе угрожать. Князь Давид не осмелится идти против твоей воли. Рассорится с ясами и касогами, будет слушать тебя и нас. Без твоих воинов он ничего не сумеет сделать. Разорит один-два горных аула, накличет на себя гнев варваров-ясов, и только.

Володарь оцепенело впился руками в подлокотники княжеского стольца. «Вот каковы, выходит, Вениамин с Халдеем. Пошли на убийство. Хотят, чтобы мы с Давидом… были в их воле… И я… Я не догадался сразу… Да если б и догадывался… Меня ведь поставили в известность… Я тоже виноват… Выходит, ответил… Упредил удар… с их помощью… Что ж, получается, я убил молодую жёнку! Она нашёптывала Давиду на меня? Верно, с чужого голоса. Может, ни в чём не виновата, а я… Позволил с ней расправиться… Господи, сколь я мелок и ничтожен!»

На глазах Володаря блеснули слёзы. Лицо Халдея выразило глубокое изумление.

— Ты не рад, светлый князь? — осторожно спросил он.

— Чему ж тут радоваться? Молодая княгиня погибла. — Володарь развёл руками.

«Как хорошо он скрывает свои чувства! — про себя восхитился хазарин. — Настоящий князь! И сразу всё понял! Вот такому и хотелось бы служить».

Слёзы княжеские принял Халдей за лицемерие. Вскоре он удалился, напоследок расстелившись в поклоне.

Ночь эту Володарь провёл в церкви. Стоял снова в приделе перед гробом родителя, лил слёзы и молил Господа и Матерь Божью о прощении. Уста шептали:

— Не хотел, не хотел аз!

Кто-то неведомый с высоты горней словно бы сурово возражал ему: «Не хотел, сказываешь?! Не делай вид, что не знал, не догадывался! Почему не поговорил с Давидом и с молодой княгиней, не молвил в открытую, что тебе ведомо?! Себя защищал?! Да, себя! А о сгинувшей душе молодой не помыслил! Не спас её от заблуждений гибельных! Ведь мог! Бросил бы, в конце концов, Тмутаракань эту да подался б на Русь, к братьям! Так нет же! Выходит, власть терять не восхотел?! Хазарам порешил довериться?! Вот и кайся теперь