Покоя душевного Володарь обрести так и не сумел.

ГЛАВА 18

Дом Таисии, когда Володарь снова явился к ней, пустовал. Привратник-грек грубым голосом ответил ему:

— Уехала госпожа! В Корчев! Когда приедет? Думаю, никогда! Надоел ей наш шумный город. Ищет покоя!

В прошлый раз вроде бы они расстались по-доброму. Всю ночь провели в страстных поцелуях и совокуплении. Ничего не говорила Таисия о том, что собирается уезжать.

«Что-то случилось, верно. Бык этот ничего не скажет, если даже и ведает. Что ж делать?»

Решение пришло быстро. Володарь воротился в детинец, кликнул Юрия Вышатича, ещё двоих дружинников — Станяту и Рулава, и одного из конюхов.

— За мной следуйте! — велел коротко.

Они миновали пристань и помчались, торопя коней, к развалинам Корокондамы.

— Возьмём лодку у рыбаков. Сплаваем на остров, — пояснил князь, указывая десницей вдаль, туда, где за гладью бухты проступали контуры песчаной косы и длинного, уходящего далеко в море, поросшего густым кустарником и травами острова.

Юрий и остальные его спутники удивлённо переглянулись, пожимая плечами. Что, мол, за причуда такая у князя?

В приморском селении отыскали они добротную долблёную лодку.

— Вчетвером на вёсла наляжем, поплывём. Недалече. На острове костерок разведём, заночуем. Ты, — обратился Володарь к конюху, — за конями нашими пригляди. Ворочайся в крепость с ними. Нескоро мы назад.

…От дальней оконечности острова до Корчева было около восьми вёрст. Путь этот князь собирался одолеть на вёслах за несколько часов. Благо гребцы они не худые, длани и плечи у всех четверых сильные. Не было б только шторма на море.

На привале Володарь объявил, куда они утром поплывут.

— Путь дальний, — заметил Станята, широкоплечий кряжистый отрок.

— Ничё, управимся, — заявил Вышатич. — Мне тож Корчев поглядеть охота.

Они поужинали закопченной на костре рыбой и легли спать, поочерёдно сменяя друг друга для охраны.

Юрий дежурил первым. Видя, что князь, запрокинув руки за голову, не спит, он подсел к нему и заговорил:

— Ведаю, княже, всё ведаю. Она — краса писаная. Разумею. А я вот… Вроде и неплохо тут, в Тмутаракани… А всё на Русь тянет… Домой, во Владимир, в Перемышль… А ты вот как? У тебя таковой тяги нет ли?

— И у меня есть она, отроче. — Володарь вздохнул. — Два года, почитай, братьев не видел.

— Вот забрал бы ты свою… подругу да воротился б на Русь с ею. Чай, стол вместях со братьями своими сыщешь. Русь велика, не то что клочок землицы сей возле моря.

— Я погляжу, смел ты вельми! — рассердился князь. — Кабы всё столь просто было!

— Разумею. Прости, княже! Сдуру я разболтался. — Юрий вздохнул.

— А на Русь тянет… В том ты прав, — задумчиво обронил Володарь, глядя в чёрное звёздное небо.

…В конце пути попали они-таки в волну. Но суша была уже рядом, ратникам удалось пристать к низкому песчаному берегу. Все мокрые от пота и солёной морской воды, усталые, побрели они к видному в глубине глубокой бухты городу. На горе над Корчевом нависали каменные руины древнего Пантикапея[128]. Неподалёку от них высилась крепость со стенами из сырцового кирпича.

Город был не столь велик, как Тмутаракань, выглядел каким-то маленьким и уютным, но торг здесь ничуть не уступал тмутараканскому. Те же фрукты, та же рыба в неимоверном количестве, паволоки, аксамит[129], зендянь[130] — глаза разбегаются.

Плат цветастый из бухарской зендяни, розовый с голубым, очень уж приглянулся Володарю. Почти не торгуясь, выложил он за него гривны и поместил в дорожную суму. Там же, на торгу, сведал он всё о Таисии. Узнав князя, торговец щепетинным[131] товаром сразу же указал на старинный дом с мраморными колоннами.

— Тут дядька ейный живёт. Пётр Каматир, грек, — пояснил он. — Знатен, да небогат.

…Таисия немало удивилась, увидев его и узнав, как они добирались до Корчева. Подавив насмешливую улыбку, строго сказала:

— Не ждала. Не звала тебя.

Они уединились в зале с высокими окнами. Посреди залы журчал фонтан. Завернувшись в белую хламиду, Таисия полусела-полулегла на ложе. Володарь расположился на лавке напротив. Сердце подсказывало: мало что приятного сулит ему нынешняя встреча.

Некоторое время в зале царило напряжённое молчание. Наконец Володарь спросил:

— Почему ты уехала? Меня не предупредила. Что случилось?

— Что? Думала, ты догадаешься. — Гречанка капризно поджала алые чувственные губы.

— О чём я должен был догадаться?

— Обо всём… Мне надоело… Слушать за спиной сплетни… «Полюбовница… Подстилка грязная!.. Отца совратила, теперь за сына взялась!» Так обо мне говорят! Неужели не слышал? До чего же ты тогда глух ко всему, что тебя окружает! Какой тогда из тебя князь?! — Женщина неожиданно всхлипнула и разрыдалась. — Обидно! Быть полюбовницей! Не хочу больше! Довольно!

Володарь молчал, кусая уста. Конечно, всё он слышал, всё понимал, обо всём этом догадывался… Просто думал, что такая жизнь её устраивает, так же, как устраивала доныне его. Теперь ясно осознавал, что всё у них с Таисией закончилось. Было горько, до боли обидно видеть её глаза цвета ночи, губы, которые столько раз целовал и обнимал, руки, давеча[132] ещё с пылом охватывающие его тело! Он восхищался ею, даже сейчас, он готов был ради неё на многое… Но она требовала слишком многого…

— Возьмёшь меня в жёны? Назовёшь княгиней? — вопросила женщина вдруг. Голос был какой-то сухой и чужой. — Вот твой отец, он говорил, что разведётся с твоей матерью и возьмёт меня в жёны. Не успел…

Она не должна была сейчас напоминать ему об отце, не должна была говорить эти слова. Поняла это, спохватилась, но было уже поздно.

— Мой отец? При чём тут мой отец?! Княгиней тебе