— Работать, может, и есть кому, это я неправильно выразился, да самой работы нету. Потому техника и проржавела, а смазать-то ее не проблема. Было бы кому. Но поди, заведи, коли и масла нету.

«Здорово он все объяснил, — подумал Велемир. — Не иначе, как у Ферапонтова в школе учился. Одно непонятно: как с таким постоянным скрипом в ушах жить? Это что же за железные нервы надо иметь в славном городе Юрьевце?»

До школы они добрались достаточно быстро. Она оказалась сразу же за церковью, будто приросла к ней с торца. Одноэтажное деревянное зданьице на несколько комнат-классов, с дровяным сараем и жилым флигелем, над которым поднималась печная труба. Вся эта конструкция походила на пароходик, который натужно тянул за собой и школу, и саму церковь.

— Вот тут он и живет, — с каким-то придыханием произнес Черемисинов и боязливо постучал в некрашеную дверь флигеля.

Ответа не последовало. Они молча потоптались минуты две. Альма зевнула и улеглась. В конце концов все это бестолковое ожидание Велемиру надоело, и он попросту бесцеремонно пнул ногой дверь. Она сама собой приветливо отворилась, и они вошли внутрь.

В затхлом полумраке ощущалось чье-то дыхание. Велемир набил шишку об косяк, затем ушиб ногу, споткнувшись о ведро, и только после этого разглядел возле занавешенного окна женский силуэт. Тонкая фигура показалась ему до боли знакомой, у него даже перехватило дыхание, а в сердце ударил чугунный рельс. Но в ту же секунду он понял, что ошибся. Женщина отдернула занавеску, впустив в горницу солнечный свет, повернулась и проговорила:

— Здрась-сь-те вам! А мне Матвей Яковлевич велел вас тут дожидаться. Принять, как положено.

Это была Катя Рябцева.

— Как банька-то наша, понравилась? С легким паром!

«Откуда она про баню знает? А-а, наверное, от покойника-брата. Тьфу, от брата-эпилептика. И когда только тот успел передать? Тут и мышь ни от кого не спрячется».

Все это промелькнуло в ушибленной голове Велемира за пару секунд, пока он прыгал на одной ноге, как цапля. Ведро все еще каталось по полу, словно заведенное. Наконец, утихло.

— Хозяин куды упер? — грубо спросил он, подстраиваясь под простонародье.

— А капусту полить, — ответила женщина, будто вчера ночью ровным счетом ничего не произошло. А ведь действительно, ничего и не случилось. Порезвились малость, и все. Никто никого даже не убил. Но он все же произнес:

— Катюша, ты уж извини, я, кажется, вчера твоего мужа как-то неловко локтем задел. Случайно, право.

— Да ерунда какая! Никто ничего и не заметил, уверяю. А ему не привыкать.

Черемисинов поднял ведро и вернул его на место, возле двери. «Нарочно, гад, так ставит, чтобы люди об него щиколотки ломали!» Велемир стал рассматривать комнату. Обои цвели синими васильками, две стены занимали книжные полки, на столе стояла старенькая пишущая машинка, настоящий раритет, и глобус. Еще лежала кипа бумаг. Сразу видно, здесь живет человек ученый, древний, может быть, даже из допотопного человечества. А вот икон и образов почему-то не было. Почти сразу Велемир углядел и тонюсенькую книжку Трапезонтского «Мифы и легенды древнего Юрьевца», но полистать не успел.

— Идет! — торжественно сообщила Катерина, оправляя платье, как ученица. Глаза ее при этом будто бы даже загорелись, засветились. «От счастья, что ли?» Видно, Ферапонтов у них тут у всех был на каком-то особом положении.

И в ту же минуту в комнату вошел сам Матвей Яковлевич с садовой лейкой. Сейчас он напоминал известного римского императора Диоклетиана, поменявшего государственные дела на капусту. И нашедшего в этом свое истинное предназначение и счастье. Хотя и с управлением Римом справлялся не худо.

— А! Хорошо, что пришли, — произнес юрьевецкий цезарь, кивнув гостям. — Тогда прямо сейчас и приступим.

— К чему? — тревожно спросил Велемир. — А Ирина где?

— Так она же уехала.

— Как так?

— Да не волнуйтесь вы, ради Бога. Просто отправилась во Владимир на своей «тойоте», а потом, может быть, еще и в Суздаль прокатится. Словом, решила по Золотому Кольцу проехаться. Но дня через три вернется. Вещи-то ее здесь. Так что дождетесь. Если вы сами никуда не торопитесь… И если чего не случится, — добавил директор школы как-то очень уж зловеще и многозначительно.

— Никуда я не тороплюсь, — с вызовом ответил Велемир. — А даже наоборот.

— Все-то у вас наоборот.

Тут слово вставил и Черемисинов:

— Товарищ Тожэ ради такой знаменательной встречи с нею даже побрился. Жаль, теперь придется бриться во второй раз.

— Ладно, начнем дискуссию, — произнес Ферапонтов. — Сегодня мы с вами будем говорить о природе Бытия и Небытия, что из них ценнее и где больше Пустоты. Замечено, что проблема «небытологии»…

— Погодите, — остановил его Велемир, обратив внимание на то, что Черемисинов вытащил откуда-то блокнот с карандашиком и приготовился конспектировать. — Не желаю я говорить об этой природе. Что я, совсем очумел? Я хотел с вами о другом потолковать.

— Молчите, — попросила его Катерина. Чуть ли не умоляющим голосом.

— Да, камрад Тожэ, да, — уже как-то сурово сказал и мелкотравчатый.

— Но я…

Слово ему давать явно не собирались.

— Вот что, — душевно промолвил Матвей Яковлевич. — Я вам сейчас все объясню. Это, в конце концов, моя обязанность. Разберем на конкретном примере. Вот у вас шишка на лбу болит?

— У меня сердце ноет, — признался Велемир. — На остальное — чихать.

— Отлично! — обрадовался Ферапонтов. — Следовательно, боль становится символом Бытия… А Пустота Небытия полнее самого концентрированного Бытия, поскольку внутри себя не встречает абсолютно никакого сопротивления. Логично?

— Ну-у… да идите вы все! — озлился вдруг Велемир и даже зашвырнул книжку Трапезонтского, которую все это время держал в руках, в угол комнаты. — Чего вы мне задницу морочите? Я вам где? Вам балаболить не надоело? Куда вы дели Ирину?

— Ирина Сажэ не за горами, — спокойно ответил Ферапонтов.

— Почему — Сажэ? Какая такая Сажэ? — забеспокоился Велемир.

— Фамилия такая, — пожал плечами хозяин. — А что?

— Вот вы же — Тожэ, — подвякнул Черемисинов. — А она — Сажэ. Даже в рифму получается: Сажэ — Тожэ.

Катерина хихикнула, а Матвей Яковлевич заулыбался. Но Велемиру сейчас было вовсе не до смеха.

— А вы ничего не путаете? — спросил он. — Не Штамп?

— Нет, молодой человек, не Штамп. Я ее давно знаю. И она всегда была как сажа Сажэ.

То ли Ферапонтов вновь придуривался, то ли говорил правду, но Велемир начал успокаиваться. Значит, это другая Ирина. Но взглянуть на нее все равно хотелось. Для абсолютной уверенности.

— Товарищ Тожэ к диалогу явно не готов, — заметил Черемисинов, убирая блокнот в карман.