Мы с Мариной долго смеялись, и потом она сказала, что хорошие у нас все же ребята. Я согласился. Хорошие ребята, тем временем, устали танцевать и Тариэл категорически потребовал еще шампанского. Наверное, возомнил, что находится в ресторане. Я попытался вернуть заблудшего одноклассника с небес на землю и строгим голосом напомнил ему, что в стране объявлен сухой закон, а он, Тариэл, — комсомолец, дававший соответствующую клятву. Тариэл выслушал нотацию очень скептически, а когда я закончил — выругался на двух языках, причем, слово «перестройка» так и не смог произнести ни на одном, хотя и пытался несколько раз, добравшись в самой удачной попытке до третьего слога. Впрочем, Тарик не растерялся, а смело заменил его наиболее подходящим по смыслу коротким синонимом — «х...я».

Натанцевавшись, мои друзья начали засыпать и делали это в наименее подходящих для отдыха местах — Витя уронил голову на стол, Тарик пристроился на украшенном восточными узорами ковре, а Вадик попытался отыскать диван, но не преуспел в этом и покорился судьбе возле входной двери.

Мне, как наиболее трезвому, пришлось раскладывать одноклассников по кроватям. Марина задремала в стареньком велюровом кресле, а вот мне не спалось — я вышел на улицу и присел на неудобной садовой скамеечке без спинки. Здесь-то меня и накрыло, эмоциональным качелям надоело лететь в сторону позитива и они, как полагается, обрушились в негатив.

Я чувствовал себя... абсолютно чужим. Вокруг был чужой мир, живущий плохо или хорошо, но по своим законам и правилам. А я — нарушение этих законов и правил. Я неуместен. Меня не должно здесь быть. И вообще, кто знает, к каким катаклизмам может привести сам факт моего здесь существования. Мне вспомнился рассказ Бредбери о путешественнике во времени, который раздавил бабочку в эпоху динозавров. Так вот, каждым своим словом и действием я давлю бабочку. Совершаю то, что определенно отклонит будущее. И чем масштабнее будет моя деятельность, тем больше будет отклонение. От этого просто голова шла кругом и очень сильно хотелось обратно, в суматошный и безумный двадцать первый век. К интернету, смартфонам и торговым центрам. Впрочем, во всем был виноват проклятый ликер...

Утро, конечно, было тяжким. Мои похмельные друзья были угрюмы и молчаливы, они в огромных количествах поглощали воду и жевали жвачку «Дональд», несколько упаковок которой взял с собой предусмотрительный Витёк. Более-менее прилично чувствовали себя я и Марина.

— Нет, ну что это за отдых? — сетовал Вадик. — Отдыхали, отдыхали вчера, а сегодня не помню ничего, только башка раскалывается...

— А все потому, что вы, русские, не умеете пить, — назидательно сказал Тарик. — Пить — это искусство! Как балет — «Лебединое озеро» танцевать. У нас на Кавказе с детства учатся! А у вас... — Тарик махнул рукой.

— Ох, Тарик, — поддел я приятеля, — а кто под утро еле до туалета добежал шайбу метать, эксперт ты наш кавказский?

Тарик снисходительно покачал головой.

— Это все от того, что пьем всякую дрянь! Нормальный человек от такого вообще помирает. Это мы — мутанты!

— Сухой закон, — вздохнул Вадим.

Похмельное утро мы провели, приводя в порядок дачу — Вадик боялся, что в любой момент могут нагрянуть родственники, а у нас тут бордель и кабак.

Еще, утром я увидел Марину. Я думал, что за ночь все пройдет и то, что возникло у меня во время прогулки — исчезнет, выветрится, как ликерные пары. Но оно не исчезло, не прошло.

— Я позвоню, — сказал я ей, улучив момент, когда все были заняты сборами.

— Буду ждать, — ответила она.

На обратном пути мои одноклассники были молчаливы, а вот я чувствовал себя очень даже неплохо.

Следующий день оказался тоже праздничным. У моих родителей, оказывается, годовщина свадьбы, маменька организовала небольшой фуршет на дому с избранными приглашенными. Папенька недолюбливал шумных и многолюдных застолий в ресторанах, поэтому решили отметить дома — по-семейному и тихо. Приглашены были самые близкие знакомые — ответственные работники среднего калибра с супругами, давние друзья семьи. Единственная кандидатура, которая вызвала у родителей разногласия — это Валерий Александрович Герцин, начальник управления торговли в исполкоме.

— Опять этот торгаш, — морщился папенька. Он, как истинный партийный аристократ, недолюбливал причастных к торговле людей, считая их всех поголовно жуликами. Впрочем, не без основания.

— Валерий Александрович — порядочный человек. Честнейший! Интеллигентнейший! — отвечала маменька и в голосе у нее звучал металл.

— Ну как его звать?! Мы же пригласили Николая, а Николай его терпеть не может! И Григорий Степанович его недолюбливает! — взывал к здравому смыслу папенька.

Николай Николаевич был начальником городской милиции и действительно недолюбливал начальника управления торговли. И тоже не без оснований. Валерий Александрович даже не старался скрывать растущее свое благосостояние. Или, может быть, скрывать старался, но благосостояние росло такими ударными темпами, что скрыть это было действительно непросто. При этом, Валерий Александрович был искуснейшим дипломатом, прирожденным царедворцем, умевшим произвести самое лучшее впечатление, он был вхож в самые высокие кабинеты и даже на семейные праздники первых лиц города и области, так что Николай Николаевич со своим праведным гневом был бессилен. Номенклатура нуждалась в Валерии Александровиче, волей-неволей прощая ему мелкие и не очень грешки. Одним словом, маменька победила, начальник управления торговли на наш семейный праздник был приглашен.

Валерий Александрович пришел ровно в шесть, как и было назначено, причем пришел с помощником, груженным сумками. Выглядел Валерий Александрович весьма по-джентльменски — был моложав и приятен на лицо, судя по осанке — явно занимался спортом, роскошный светлый костюм сидел на нем великолепно, и вообще — он больше был похож на кинозвезду, чем на торгового начальника. Валерий Александрович принадлежал к мощному номенклатурному клану — его тесть был директором крупной автобазы, теща — заместителем директора завода, а жена формально занимала какую-то мелкую должность в общепитовском тресте, но по слухам — занималась делами за гранью закона — валюта, золото, камешки и прочее прекрасное.

На праздник народу собралось порядочно — человек двадцать. Все ответственные работники были, как водится, с супругами, кроме милицейского полковника Николая Николаевича, супруга которого подхватила грипп. Я вежливо раскланивался со всеми гостями, которые — все как один! — удивлялись тому, как я вырос и спрашивали — куда я собираюсь поступать. Я, потупив глаза, говорил истинную правду — что еще думаю.

— Ох, Алексей! Плюнул бы ты на это дело — институты,