Маменька защебетала чего-то, и дамы небольшой, но шумной толпой проследовали в ее комнату.

— Товарищи, ну что вы, в самом деле! Давайте поднимем бокалы!

— Тост! Товарищ Бубенцов! Григорий Степанович! Просим!

— Кгм... Этот бокал я хочу поднять за всех нас, товарищи! И за нашу дружбу! Чтобы мы, как в том фильме... помните, товарищи? Мушкетеры! Один за всех и все за одного! Стоять друг за друга! Насмерть! Как под Москвой в сорок первом!

— Браво!

— Прекрасный тост!

Звон бокалов и небольшая пауза. А потом чей-то вкрадчивый голос сказал задумчиво:

-... и уж если Иван Иваныч уйдет... как ни жаль — хороший человек и честный партиец! ... то лучшей кандидатуры т у д а, чем наш Григорий Степанович и не найти! Нет, не найти!

Григорий Степанович что-то довольно загудел в ответ, я не смог разобрать — что именно.

— А с Аржановым нужно решать вопрос, товарищи. Николай Николаевич! Коля! Ну рассказывай!

Милицейский начальник шумно откашлялся.

— Там есть еще по линии ОБХСС... Колхозы заказывали наглядную агитацию... у какой-то артели. У частников. По звонку из отдела агитации и пропаганды — чтобы только у этой артели заказывали.

— Отлично! — с восторгом в голосе заявил кто-то. — Это уже серьезно, товарищи, это не шуры-муры с секретаршей!

— Те артельщики набрали заказов тысяч на двести... А работы там, наши эксперты говорят — много если тысяч на шестьдесят.

— Значит, почти полтораста тыщ в карман?! Ловко! — изумился мой папенька.

— Но это, товарищи, информация, так сказать, с колес. Его причастность еще доказать нужно, — сухо сказал Николай Николаевич.

— Так доказывай, Коля, елки зеленые! — обрадовался папенька. — Пусть эти артельщики показания дадут — так и так, делились с отделом агитации, под их покровительством! Главное, чтобы протокол был! Сам знаешь!

— Да знаю я, — мрачно отвечал Коля, — но и ты, Володя, пойми — мне уже из прокуратуры звонили, мол, что за репрессии, подавление частной инициативы? А прокурор у нас — такое... Ежовщину, говорит, развел...

— Да-а... — мрачно протянул папенька.

— А вообще, товарищи, — вкрадчиво сказал Владимир Александрович, — в обком сейчас плевать нельзя. Даже в Аржанова. Потому что любой плевок в обком — это лично в Иван Иваныча плевок. А может он усидит еще. Мы ж не знаем точно!

— Торговля дело говорит, — согласился товарищ Бубенцов. — Тут нужно осторожно работать! Ювелирно!

— В общем, товарищи, предлагаю таким образом, — сказал папенька, — ты, Коля, крутись как хочешь, но чтобы показания от этих артельщиков были. Ход им пока давать не обязательно, пусть будут в качестве страховки. Не пригодятся — и хорошо! Но думаю, что пригодятся. В общем, не нам тебя учить. И в газете нужно тиснуть статейку — мол органы разоблачили расхитителей, многие тысячи ущерба... Сейчас о мафии любят говорить — вот вам мафия! Спайка жуликов и ответственных товарищей. Без имен, без имен! Сделаем статейку, Петр Васильевич?

— Это легче легкого, — отозвался совсем хмельным голосом Петр Васильевич, — спасибо гласности — матери нашей!

— Ну вот и славно, — подвел итог товарищ Бубенцов, — тогда давайте, товарищи, еще по одной, и позовем дам, а то они заскучали, наверное...

Я переваривал полученную информацию. Значит, трон под первым секретарем обкома шатается. И если рухнет, то весьма вероятно, что его займет некий Аржанов, которого мой папенька и его друзья терпеть не могут. И у которого рыльце, некоторым образом, тоже в пуху. Еще бы — урвать сто пятьдесят тысяч на одной только наглядной агитации! Нашей мелкоспекулянтской братве такие доходы и не снились! И вот, горком начинает боевые действия против обкома. Очень интересно, но не очень понятно — чем дело кончится. Я пошел на кухню заварить чай и заодно послушать, о чем судачит в маменькиной комнате женская половина собравшихся. Там все еще успокаивали Наташу — супругу Петра Васильевича, который, как выяснилось, не считает супружескую измену чем-то слишком предосудительным.

— Нет, он пьяный только правду и говорит, — всхлипывала Наташа, — из трезвого из него слова не вытянешь! Молчит как сыч!

— Вот говорят — номенклатура, номенклатура! А Серёжа день и ночь на работе! В шесть утра уже на ногах, в одиннадцать домой приезжает! На нем лица нет... Номенклатура! Да мы без отпуска четвертый год. Уже заговариваться начал!

— А у моего язва. Третий год в отпуск не идет — стройки, планы... Заседания! Ему воды надо пить, а он коньяк хлещет.

— Допинг... У моего то же самое. А у самого — гипертония.

— Дочь без отца растет... отец все заседает! Я ему говорю — ты заседай — не заседай, никто спасибо не скажет!

— Так что ты, Наташа, успокойся. Работа у них — сама знаешь!

— Все говорят — номенклатура! Привилегии! Да я когда крановщицей работала, так себя человеком чувствовала! А сейчас я кто?

— И не говорите, Елена Сергеевна! Меня с преподавательской работы и отпускать не хотели, а студенты просто плакали. И вот, в профкоме сижу, как дура распоследняя! Глаза б мои не видели этот профком! В лицо-то все улыбаются, а уж за глаза... Знаю!

— Машины, говорят, у нас государственные! Да он за мной машину сроду не присылал — сплетни, говорит, пойдут! Сама сумки тягаю... Номенклатура! В очередях не стою, правда, спасибо Валерке...

— Валерий Александрович просто маг и волшебник! — с восторгом в голосе сказала маменька.

— Ты, Тоня, осторожнее с ним! Соблюдай дистанцию, что ли... — сказала супруга кгбшника. — Он торгаш — продаст и купит.

— Ну что вы, Елена Сергеевна, как можно...

— А вот так. Его предшественник, Михаил Семенович, знаешь где?

— ...

— Вот то-то. А предшественник предшественника Прохор Митрофанович? Тоже. А он, между прочим, боевые ранения имел, ордена. А на суде плакал, боялся, что «вышку» дадут. Пожалели, «червонец» припаяли. Смотри, Тоня, осторожнее. Это должность такая, оттуда на пенсию редко уходят. Все больше — куда Макар телят не гонял. И ладно если сам туда уедет, так он же и других замарает и за собой потянет.

— А говорят, Валерий Александрович — подпольный миллионер... — Плачущая Наташа наконец успокоилась и включилась в увлекательное обсуждение.

— Говорят, что кур доят... — хмыкнула жена кгбшника.