— В том числе — от отличного сюрко.

Маргарет рассмеялась. И лишь через какое‑то время осознала, что смеется. Рядом с этим молодым воином она почувствовала себя намного лучше.

— Ты очень умен, не так ли? — спросила она неожиданно.

Йен поморщился.

— Далеко не всегда.

Маргарет поняла, что он говорил о ней, но точно не знала, что он имел в виду. Может, он сожалел, что увязался за ней?

— Мы можем вернуться, если хочешь, — сказала она.

Йен покачал головой и посмотрел на небо.

— Думаю, нам лучше где‑нибудь переждать непогоду. — Он указал на полуразрушенный каменный домик, видневшийся впереди у берега реки. Домик выглядел давно заброшенным. — Можно попробовать укрыться там. Половина крыши лучше, чем ничего.

На самом деле сохранилось больше половины крыши. Обвалился только один угол. Дыра была достаточно большой, чтобы пропускать холод и влагу, но по крайней мере они оставались в этом укрытии относительно сухими.

Пока Йен занимался лошадьми, Маргарет вымела грязь и паутину старой метлой, которая местами покрылась плесенью, но была еще вполне пригодна. Мебели в домике почти не осталось — только старый стол, пара табуреток и ветхая кровать с соломенным тюфяком, покрытым старым пыльным пледом. На полу лежала хорошо утоптанная частично заплесневевшая солома, но Маргарет была рада и этому. Лучше уж плесень, чем ливень и непролазная грязь.

Она едва успела опуститься на одну из табуреток, как вошел Йен и, остановившись в дверях и оглядев их временное пристанище, пробормотал:

— Не назвал бы это жилище комфортабельным, но оно лучше, чем я ожидал.

Закрыв за собой дверь, он вошел в дом — и сразу заполнил его своей массивной фигурой. Места стало еще меньше.

Холод? Какой, к черту, холод?! Маргарет бросило в жар, словно кто‑то развел костер у нее внутри. И ей показалось, что все ее тело охвачено жарким пламенем. Часто и тревожно забилось сердце, а в животе словно что‑то заворочалось.

Маргарет вдруг смутилась. Она не знала, что говорить и куда смотреть. Почему в присутствии этого мужчины она чувствовала неуверенность? А может, возбуждение?

Йен пододвинул к себе табуретку и, присев рядом с девушкой, спросил:

— Мы можем поговорить?

У Маргарет защемило в груди. Она вообще не хотела разговаривать.

— А что тут можно сказать? Ты же их слышал. — Она злобно хохотнула. — Но ты‑то не должен удивляться. Видит бог, после того, что случилось в библиотеке, у тебя нет оснований думать обо мне иначе. — Внезапно вся ее бравада исчезла. Осталась только обиженная девочка, которая жалобно смотрела на него. — Но я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо.

Йен уставился на нее в изумлении.

— Я и не думаю. Разумеется, нет. С какой стати я должен думать о тебе плохо?

— Иначе и быть не может после всего, что случилось в библиотеке. Знаешь, я несколько раз позволяла брату Бригид меня целовать, но клянусь всем, что свято, никогда ничего другого… — Она со вздохом умолкла.

Стиснув зубы, Йен проворчал:

— В том, что случилось, — моя вина.

Она невесело улыбнулась.

— Кажется, мы уже договорились: никто не виноват.

— Не шути, Мэгги. — Молодой воин нахмурился.

Но она должна была шутить! Что еще ей оставалось? Чего он от нее хотел?

— Почему мы здесь, Йен? — спросила она неожиданно.

Он, похоже, удивился вопросу и, немного подумав, проговорил:

— Точно не знаю.

— Сомневаюсь, что твоя семья одобрит наше общение, — продолжила Маргарет.

Йен пожал плечами.

— Вероятно, нет.

Маргарет снова почувствовала, как защемило сердце. Только на сей раз — гораздо сильнее. Неужели она надеялась, что он ответит иначе?

— Полагаю, тебе лучше уйти. — Она отвела глаза.

— Это было бы разумно, — последовал ответ.

И тотчас же по всей груди разлилась боль. Девушка уставилась на мокрые носки своих туфелек, выглядывавшие из‑под серовато‑голубого платья. Когда же он отодвинет табуретку и встанет?

Но тут она вдруг почувствовала его шершавые пальцы на своем подбородке и подняла голову.

— Но не хочу я этого, — произнес он.

— А чего ты хочешь?

— Тебя. — В его глазах появилось что‑то новое и непонятное. Мука? Колебание? Решимость?

Что бы это ни было, все показалось незначительным, когда его губы слились с ее губами.

Йен знал, что дело плохо. Проклятье, он совершенно не мог себя контролировать. Не мог даже в замке, полном гостей. Что уж говорить об этом уединенном домике… Да, он прекрасно знал это, однако…

Увы, ему еще предстояло убедиться, что знать и уметь останавливаться совсем не одно и то же. Он жаждал заключить ее в объятия еще с тех пор, как догнал в конюшне. Когда же вошел в коттедж и увидел ее сидящей за столом, то окончательно понял: война с самим собой проиграна.

Да‑да, он должен прикоснуться к ней. Ему необходимо показать ей, что она ему нужна и что все обязательно будет хорошо, поэтому во второй раз за последние дни он совершил неразумный поступок. И это было потрясающе. Оказалось, что страсть, вспыхнувшая между ними в библиотеке, ничуть не утихла, лишь усилилась. И Мэгги очень хорошо целовалась, она… Йен отбросил эту мысль, не желая думать о том, как она целовалась с братом Бригид.

В нем взыграл собственнический инстинкт, и поцелуй его стал более чувственным.

Но чего же он добивался? Может, хотел шокировать ее? Йен не знал ответа на этот вопрос, но искренне наслаждался ее удивлением, явно указывавшим на то, что испытываемые ею чувства были для нее новыми. В какой‑то момент он сдернул с ее плеч плащ и стал покрывать поцелуями шею, плечи, руки…

А Мэгги все больше слабела в его объятиях. Запрокинув голову, она часто и тяжело дышала, груди ее словно сами собой поднимались ему навстречу. Ах, что это были за груди — полные, мягкие, отличной формы! Именно о таких грудях он мечтал по ночам, когда был мальчишкой‑подростком.

Напряжение в паху стало нестерпимым, и Йен глухо застонал. Он накрыл ладонями груди девушки, а его губы продолжали скользить по ее шее. Ощущение нежных округлостей в руках оказалось настолько приятным, что Йена бросило в жар, а затем он почувствовал, что подошел к грани. Мэгги выгнулась ему навстречу, вжимаясь грудями в его ладони… и он рухнул в пропасть.

Маргарет не понимала, что происходит, но точно знала, что не желает останавливаться. Теперь Йен всецело владел ее телом, и она не хотела, чтобы он возвращал его ей. В этом не было никакого смысла — ведь он доставляет ей столько удовольствия!