Она, наверное, смущена, встревожена, не знала, что теперь будет, — иными словами, чувствовала то же самое, что и он. У него до сих пор не было опыта подобного «общения» с девственницами.

Йен не стал задавать себе пустые вопросы: мол, что ты натворил или о чем думал? Он точно знал, что натворил. О господи!

— Извини, — пробормотал он. — Я не хотел, чтобы это случилось… именно так. Ты заслуживаешь лучшего.

Маргарет в изумлении уставилась на молодого воина.

— Ты жалеешь?

— Нет, конечно, нет. Видит бог, я должен сожалеть — но нет, не жалею.

Жалеть о чем бы то ни было уже слишком поздно, как и ругать себя последними словами. Слишком поздно говорить себе, что совершил ошибку. Слишком поздно утверждать, что не должен был приводить ее сюда.

Даже если ему хотелось разгневаться на самого себя за столь глупый (и, чего греха таить, бесчестный) поступок, который принесет им обоим бездну проблем и поставит под угрозу его назначение в тайную гвардию Брюса, все равно уже ничего нельзя изменить. Что сделано, то сделано. Больше не имеет значения, подходящая Маргарет для него партия или нет. Она принадлежит ему. И, будь он проклят, если эта мысль не доставляла ему удовольствие.

Он нежно погладил ее по щеке. Она была так красива, что дух захватывало. А сейчас, когда на ее лице все еще сохранялись следы их страсти — припухшие от поцелуев губы и чуть покрасневшие щеки, — она казалась богиней. Богиней любви.

Йен был вынужден признать, что в нем сохранились некоторые привычки его предков — мародерствующих викингов.

— Я только имел в виду, — поспешно объяснил он, — что ты заслуживаешь лучшего, чем заниматься любовью с мужчиной, стоя у шершавой каменной стены старого рыбацкого домика. И будь у меня больше чести и самоконтроля, я должен был бы доставить тебе намного больше удовольствия.

На ее прекрасном лице отразилось облегчение, и она широко улыбнулась.

— Но ты и так доставил мне удовольствие.

Йен это понимал и не переставал удивляться этому факту. Он часто слышал, что для девушки первая физическая близость с мужчиной всегда ужасна. Но Маргарет понравилось. Он вспоминал, как ее тело реагировало на его прикосновения, как она старалась теснее прижаться к нему, хотя теснее вроде бы уже было невозможно… Да, сомнений быть не могло — она тоже наслаждалась соитием.

Он заглянул в ее глаза и провел пальцем по нижней губе.

— Его будет больше, малышка, намного больше.

— Правда?

Ее глаза вспыхнули предвкушением, вызвавшим у него моментальный отклик в области паха. Маргарет все еще стояла у стены, и он отчетливо помнил, как она выглядела, охваченная страстью: глаза полузакрыты, дыхание учащенное, щеки горят…

Он намеревался увидеть эту восхитительную картину снова, но только на сей раз хотел все сделать правильно.

— Чистая правда. Но прежде чем я тебе покажу, о чем речь, ты должна согласиться на одно условие.

— Какое еще условие? — нахмурилась Маргарет.

— Стать моей женой.

Выражение изумления — даже, пожалуй, шока — на ее лице казалось бы забавным, не чувствуй Йен за собой вины.

— Ч‑что?… — пролепетала она.

Молодой воин нахмурился. Черт побери, она принадлежит ему, и он не собирался ее отпускать.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Мэгги. Здесь и сейчас.

У Маргарет шла голова кругом.

Сначала она решила, что он сожалеет о случившемся, и это оказалось для нее страшным ударом. А теперь он делает ей… предложение? Ну что за день такой?!

— Тайный брак? — спросила она.

Йен мрачно кивнул.

— Конечно, это не идеальное решение, и если бы имелся другой вариант, то я бы его предложил. Но тебе известно так же хорошо, как мне, что наши семьи не захотят такого союза. Пусть церковь не одобряет неформальные церемонии, но это будет брак действительный и обязывающий.

Маргарет поняла, о чем речь. Даже если их семьи захотят аннулировать брак, то не смогут. Если они станут мужем и женой здесь и сейчас, произнесут клятвы и подтвердят свой брак физической близостью, в глазах церкви они будут женаты, как если бы сделали оглашение и обменялись клятвами в церкви.

— Но если мы объясним им, что произошло…

— Хочешь рискнуть? — спросил Йен. — Как ты думаешь, что скажет твой отец?

Она точно знала: отец будет в ярости. Даже не хотелось думать о том, что он скажет. Ее больше интересовало, что он сделает. Она не могла поручиться за благоразумие отца, ведь его честь… О боже! Он желал, чтобы она вышла замуж за сына Баденоха, и не важно, что теперь это невозможно. Отец ни за что не согласится на родственника Брюса, тем более — третьего сына.

Отец хоть и любит ее, но сделает все возможное, чтобы их разлучить, и не важно, осталась девственность при ней или нет.

Йен прав: если они не поженятся сейчас, другого шанса не представится.

Тем не менее что‑то удерживало Маргарет, не позволяло ей сказать «да». Она всмотрелась в красивое и очень серьезное лицо воина, нашедшего путь к ее сердцу.

— Почему ты хочешь на мне жениться?

Йен нахмурился.

— Я думал, это очевидно.

В этом‑то и заключалась проблема. Маргарет не была романтичной. Она всегда считала, что чувства мужа к ней не будут иметь значение, когда она выйдет замуж. И ее приводил в замешательство факт, что чувства эти, как оказалось, имели значение, причем немалое.

— Никто не знает, что здесь случилось, и нет необходимости кому‑либо об этом сообщать, — сказала она.

Йен стиснул зубы. Его глаза потемнели.

— Я знаю! — рыкнул он. Его взгляд скользнул по ее телу, словно он старался запомнить каждую деталь. — Но ты отдалась мне, Мэгги, и я не стану делать вид, что ничего не произошло. Если ты думаешь иначе, то плохо меня знаешь.

Еще одна проблема… Она тяжело вздохнула.

Заметив опасный блеск в глазах Йена, Маргарет вздрогнула. Она бы отступила на несколько шагов, но и так была прижата спиной к стене. И все же она никому не позволит запугивать ее!

— Не надо хвататься за меч, чтобы защитить мою репутацию, Йен, — снова вздохнув, сказала она. — Боюсь, для этого уже слишком поздно. Женившись на мне, ты не заставишь их думать иначе. Ничего не изменится.

Молодой воин прищурился и проворчал:

— Меня это не интересует, Мэгги.

— Разве? Поверь, я достаточно сильна, чтобы противостоять буре, и не стану легкой добычей. Мне все равно, что они говорят. Я знаю правду. Хочешь — верь, хочешь — нет, но дома люди меня любят.

Йен долго молчал, и она решила, что он больше не раскроет рта, но, как обычно, выражение его лица не выдавало его мыслей.