Набрали и ежей, которых я, в отличие от родителей, не любила, и морского винограда. Жаль, дотошный внутренний голос, нашептывающий, что неспроста Вершинин вот так сорвался, не заглушал даже тихий плеск волн. Устав сама от себя, я взобралась на огромный валун и подставила лицо мягким, будто живым лучам вечернего солнца. Аромат моря и водорослей пьянил, возвращал в детство… Все же у детей, рожденных на острове, оно совершенно особенное. Сейчас, вспоминая то время, я как никогда ощущала связь с этим местом, со своими корнями, с той беззаботной, наполненной счастьем жизнью, которую я вела до того, как моей жизнью стал балет с его интригами, конкуренцией и гонкой за лучшими ролями. Здесь все казалось гораздо проще. Как будто это и была настоящая жизнь — устрицы, качающиеся на волнах лодки, переговаривающиеся о чем-то родители, которые вполне были этим счастливы. Пришло осознание, что я довольно много упускала, столько сил отдавая профессии. Из-за таких темпов вообще удивительно, что я все же обратила внимание на личную жизнь. А ведь она могла и мимо пройти, если бы не настойчивость Вершинина…

— Ну что, Сень, устала? Домой поедем?

— Угу.

Вернулись затемно. От Артура — ноль сообщений. Остаток вечера ушел на то, чтобы убедить себя — это не конец света. Но расслабилась, лишь когда Вершинин все-таки объявился. Ничего особенного — написал пожелание спокойной ночи, а у меня отлегло от сердца.

А вот на материк я возвращалась одна. Ситуация с Катей так и оставалась подвешенной, но меня чуть-чуть утешало то, что Артур прислал за мной машину. И не забыл передать ключи от своей квартиры. Зайдя внутрь, я, конечно, обалдела. Здесь в одной гостиной вместилась бы вся родительская квартира. А какой открывался вид с террасы — просто уму непостижимо! Синий-синий океан, мост, маяк — все самые популярные достопримечательности… Я так ошалела, что не сразу заметила корзину цветов на столе в гостиной. Тронула кисточки сирени. Вдохнула пьянящий аромат.

Артур позвонил ближе к вечеру.

— Привет, малыш. Мне доложили, что ты устроилась.

— Да, спасибо.

Я смущалась, не зная, как себя вести, что говорить. Мы были вместе, но я совсем его не знала.

— Попросил помощницу купить для тебя всякие штуки — шампунь, там, кремы…

— Ах, так это мои, — вырвалось помимо воли язвительное. И я сама себя испугалась! Откуда это во мне?

— Та-а-ак, — протянул Вершинин. — Ты про что?

— Ни про что. Проехали.

— И все же?

— Откуда мне знать, вдруг это Катя забыла. Ты же сейчас с ней? — голос прозвучал истерично. Особенно на фоне воцарившегося в трубке молчания. Я сжалась, переживая непонятно откуда взявшуюся боль. Острую такую, едва выносимою. Как же так? Почему? Мы всего два дня вместе… Когда Вершинин тихо засмеялся, я как раз пыталась как-то эту боль обуздать: дышала чаще, жмурилась.

— Тебе смешно?! — возмутилась я.

— Нет, малыш. Это смех счастья. Так приятно, что ты меня ревнуешь. Ты себе даже не представляешь, что этим со мной делаешь, Есения.

Своим ответом он меня обезоружил, но, видно, не до конца, потому что я все же ревниво спросила:

— Так ты с ней?

— Сейчас нет. Но был, да. Катю прооперировали. Ситуация довольно серьезная, а она не посторонний мне человек. Я не мог так это бросить.

— Ты мог сказать мне!

— Я… боялся, что ты не поймешь, — устало заметил Артур. — Мы только сблизились, а тут такое.

Боже мой! А ведь он не лгал. И доводы его разумные.

— Не бойся, — шепнула я. — И спасибо за цветы, за забитый под завязку холодильник и… — список можно было продолжать бесконечно, если бы Артур меня не перебил:

— Если тебе вдруг чего-то не хватает…

— Только тебя, — выпалила я.

— Повтори, — просипел Вершинин.

— Не хватает только тебя.

— Жестокая женщина…

Глава 12.3

За следующую неделю таких разговоров было море! Мы узнавали друг друга ближе, присматривались, нащупывали пределы. Иногда это были совсем невинные разговоры — доброе утро, что у тебя на завтрак, как погода, как дела на работе? Но порой мы заходили так далеко, что я потом места себе не находила… И был только один способ сбросить напряжение — в танце. Даночка была в восторге.

А в четверг ко мне в зал заглянул взмыленный Руслан.

— Ты видела, Сень? У нас замена состава. Марьянская слегла с каким-то гриппом. Поставили тебя!

— Как меня? — переглянулись с Романовой. — Я не готова. У меня нога. И вообще! Мы даже не станцевались.

— Именно поэтому сегодня прогон. И завтра. И в день спектакля.

Что тут началось! Партия была мне хорошо знакома, но… Другой театр, партнер, сцена, чертовы декорации! Да все другое. И к тому же я ведь понимала, какое пристальное внимание мне будет обеспечено. Роль хоть и оказалась небольшой, но была сольной! А я только-только начала возвращать форму. А я полгода не выходила на сцену, а я… Да трусила я, о чем и говорить! Круговерть страшная. Репетиции одна за другой, подгон костюма, прогоны. Даже наши телефонные переговоры с Артуром почти сошли на нет. Он звонил, я что-то мямлила и засыпала… Усталость и обезболивающие, которые мне приходилось пить из-за боли в ноге, давали о себе знать.

В день спектакля я до того себя накрутила, что меня буквально трясло. Особенная сложность в моей партии заключалась в том, что танцевать мне нужно было в луче синего света, а тот до того слепил, что полагаться можно было лишь на свои ощущения. Как все прошло — не помню. В себя пришла за кулисой. Согнулась пополам.

— Молодец, умничка! Справилась… — звучал тихий голос Даночки.

— Правда?

— Процентов на девяносто, — не стала врать она. — Запись велась. Сама посмотришь. Тут тебе кое-что попросили передать.

Цветы. И я знала от кого. Огромные метровые розы, на которые с завистью поглядывали девочки из корда.

Потом был еще третий акт, еще один выход на сцену и довольно короткий разбор, на котором меня даже вскользь похвалили. Отходняк меня накрыл сразу после. Адреналин схлынул, оставив после себя какое-то странное опустошение. Руслан, с которым мы вышли на улицу, что-то трещал, в запале обняв мои плечи, а я даже оттолкнуть его не могла — потому что в руках цветы были. А вот сил объясняться — нет.

— Есения, — окликнул меня тихий голос. Я резко обернулась и, не поверив своим глазам, выдохнула:

— Артур?

— Привет, малыш. Ну и долго же ты.

— У нас разбор был, потом разгримировывалась, — затараторила я, толкая Руслана в бок, чтоб отпустил.

— Я так