Омарейл с интересом наблюдала за тем, как госпожа Зарати общалась с учениками, шутила, не смеясь, журила, не сердясь, и была центром внимания всего класса.

– Новенького у меня много, – отозвалась она на вопрос кого-то из ребят. – Вот, например, новенькая. – Она указала на Омарейл.

Омарейл не была готова к всеобщему вниманию, поэтому обрадовалась, что не все услышали слова госпожи Зарати. Но те, кто стоял рядом, начали задавать вопросы. К счастью, на них были готовы ответы…

Омарейл специально выбрала в качестве места обитания Мираж Сизые острова, чтобы никому и в голову не пришло проверять, где она жила, провожать до дома или внезапно прибегать с визитом. Удаленность Сизых островов еще некоторое время была темой для обсуждения.

Затем из толпы одноклассников вперед вышла высокая темноволосая девушка, в которой Омарейл сразу узнала Шторм Эдельвейс.

– Ты – подружка Мая, – констатировала она, недовольно оглядывая Омарейл.

Та пожала плечами.

– Шторм, – окликнула ее госпожа Зарати, – это не похоже на сердечное приветствие.

Девушка обернулась, едва не хлестнув тяжелой гривой Омарейл по лицу.

– Потому что это было не оно.

– А мне бы хотелось, чтобы в нашем классе все чувствовали себя комфортно, – многозначительно произнесла куратор.

Эдельвейс пожала плечами и небрежно бросила:

– Это утопия, госпожа Зарати.

– Когда-то утопией называли то, что дети в этом классе выучат слово «утопия».

Ребята, что стояли рядом, засмеялись над шуткой учительницы. От Шторм Омарейл ожидала агрессивной реакции, но та лишь хмыкнула и отошла в сторону.

В следующее мгновение Омарейл почувствовала тяжелую руку на плече. За доли секунды она испытала целый спектр эмоций – от страха до смирения со своей участью.

– Ты? – раздалось над ее ухом, и она обернулась.

Это был Май. Он, увы, не мог назвать ее по имени, так как не знал его. Поэтому, запустив смуглую руку в пшеничные кудри, он расплылся в широкой радостной улыбке.

– Меня зовут Мираж. – Омарейл, испытавшая невероятную радость, увидев знакомое лицо, протянула руку, и Май неловко пожал ее.

– Привет, Мираж.

– Странная у вас дружба, – прокомментировала это госпожа Зарати.

В этот момент раздался звон колокола. Учителя и ученики засуетились и начали выстраиваться в ровные ряды, чтобы освободить центральную дорожку, ведущую от ворот прямо к главному входу.

Высокая дама в строгом одеянии и девочка лет десяти прошли чуть вперед, оказавшись прямо напротив дверей, ведущих в школу. Только теперь Омарейл заметила, что над входом был помещен внушительных размеров герб: на золотом щите была изображена перевернутая вниз листами открытая книга, из обложки которой вставало солнце. Ниже на темно-зеленом фоне располагалось перо, окруженное звездами. К щиту было подвешено три широких плотных ленты в коричневую и зеленую полоску, они мерно покачивались на ветру.

Внезапно заиграла музыка – квартет из учеников, которых Омарейл сперва и не заметила, исполнял гимн Ордора. В нужный момент все хором запели «Ордор – ты порядок», и Омарейл почувствовала, что грудь переполняется эмоциями, отчего стало трудно дышать. Гимн страны всегда казался ей красивым, торжественным, пронимающим, словно в его мотиве было что-то волшебное, способное затронуть самые восприимчивые струны души. Но, оказавшись в толпе из пары сотен людей, хором певших самую дорогую сердцу песню, она испытала чувства, незнакомые ей прежде. Она была не отдельной личностью, а частью чего-то огромного, сильного, мощного. Ей казалось, что эта сила способна на любые свершения.

В тот момент Омарейл представила себе Сола, своего далекого предка, родившегося в небольшой деревне, в семье простого сапожника. Сол не знал ничего, кроме скромного быта небогатой семьи, но что-то отличало его от других мальчишек. Он чувствовал в себе силу, видел возможности, мечтал о большем. Ордора тогда еще не существовало, на огромном материке посреди океана сотни маленьких деревень под предводительством вождей жили, трудились и воевали. Призрачная цель завоевать всю землю, от моря до моря, существовала в песнях и балладах, но на самом деле никого не прельщала. Время от времени появлялись вожди, которым удавалось завоевать несколько ближайших деревень, а Дорт Воевода занял почти весь остров. Но после смерти этих вояк все, что оставалось, – полуразоренные деревни и озлобленные жители. Сыновья завоевателей делили между собой земли, и все начиналось сначала.

Сол был другим. Он не собирался идти по протоптанной дорожке. Да он бы и не смог, он был простым воином, ничто не связывало его с вождями, у него не было ни золота, ни орудий.

Зато он умел вселять в людей это самое чувство единения. Знал, как воодушевить их, объединить, заставить поверить в его идеи. Он рассказывал им – сначала мальчишкам с соседних дворов, затем солдатам, которые служили вместе с ним, – о том, каким прекрасным мог бы быть этот мир, если бы войны между вождями прекратились, если бы все деревни объединились, создав одно единое государство.

– Так было в стародавние времена, когда здесь была Великая Империя. И так будет снова, – говорил Сол.

Многие смеялись, когда он в горячке заявлял, что станет вождем над всеми вождями. Даже предводитель его войска долгое время не видел в крикливом молодом человеке опасности, пока тот тайно не женился на его любимой дочери.

Вождю оставалось либо убить обоих, либо признать Сола новым членом своей семьи.

Переговорами будущий отец династии Доминасолис завязал торговые отношения с близлежащими деревнями. Выступлениями перед солдатами он воодушевлял их на борьбу против хаоса и беспредела. На общинных собраниях он выступал перед простыми жителями, описывая им картины другого, прекрасного мира, который намеревался построить.

За четырнадцать лет Солу удалось объединить почти все самые крупные поселения. Он провозгласил их одним государством, которое назвал Ордор, что на старом языке означало «порядок», а себя объявил Королем.

«Когда Король Сол выступал перед нами, я видел, как лица самых почтенных старцев наполнялись слезами, – писал о нем один летописец. – Чувства, которые он пробуждал у толпы, были сравнимы с тем, как замирает сердце, когда наблюдаешь за восходом солнца или когда после долгого подъема вдруг оказываешься на вершине самой высокой горы».

Омарейл никогда не могла понять того, о чем читала в книгах о Соле. Воспоминания самого Короля тоже были ей чужды: он рассказывал об этом необъяснимом ощущении необъятного восторга, когда сотни людей внимали каждому твоему слову. Он писал, что чувствовал, как его слова откликались в сердцах тех, перед кем он выступал, и ему хотелось плакать от счастья. Все это казалось Омарейл странным, надуманным и преувеличенным. И вот она сама готова была утирать слезы, лишь услышав, как люди вокруг запели гимн.