степи

Средь золотых великолепий

Конями вытоптанных жнитв.

И там и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

«Кто не за нас – тот против нас.

Нет безразличных: правда с нами».

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

21 ноября 1919

Коктебель

Красная Пасха

Зимою вдоль дорог валялись трупы

Людей и лошадей. И стаи псов

Въедались им в живот и рвали мясо.

Восточный ветер выл в разбитых окнах.

А по ночам стучали пулеметы,

Свистя, как бич, по мясу обнаженных

Мужских и женских тел.

                     Весна пришла

Зловещая, голодная, больная.

Глядело солнце в мир незрячим оком.

Из сжатых чресл рождались недоноски

Безрукие, безглазые… Не грязь,

А сукровица поползла по скатам.

Под талым снегом обнажались кости.

Подснежники мерцали точно свечи.

Фиалки пахли гнилью. Ландыш – тленьем.

Стволы дерев, обглоданных конями

Голодными, торчали непристойно,

Как ноги трупов. Листья и трава

Казались красными. А зелень злаков

Была опалена огнем и гноем.

Лицо природы искажалось гневом

И ужасом.

         А души вырванных

Насильственно из жизни вились в ветре,

Носились по дорогам в пыльных вихрях,

Безумили живых могильным хмелем

Неизжитых страстей, неутоленной жизни,

Плодили мщенье, панику, заразу…

Зима в тот год была Страстной неделей,

И красный май сплелся с кровавой Пасхой,

Но в ту весну Христос не воскресал.

21 апреля 1921

Симферополь

Террор

Собирались на работу ночью. Читали

   Донесенья, справки, дела.

Торопливо подписывали приговоры.

   Зевали. Пили вино.

С утра раздавали солдатам водку.

   Вечером при свече

Выкликали по спискам мужчин, женщин.

   Сгоняли на темный двор.

Снимали с них обувь, белье, платье.

   Связывали в тюки.

Грузили на подводу. Увозили.

   Делили кольца, часы.

Ночью гнали разутых, голых

   По оледенелым камням,

Под северо-восточным ветром

   За город в пустыри.

Загоняли прикладами на край обрыва.

   Освещали ручным фонарем.

Полминуты работали пулеметы.

   Доканчивали штыком.

Еще недобитых валили в яму.

   Торопливо засыпали землей.

А потом с широкою русскою песней

   Возвращались в город домой.

А к рассвету пробирались к тем же оврагам

   Жены, матери, псы.

Разрывали землю. Грызлись за кости.

   Целовали милую плоть.

26 апреля 1921

Симферополь

Бойня

(Феодосия, декабрь 1920)

Отчего, встречаясь, бледнеют люди

И не смеют друг другу глядеть в глаза?

Отчего у девушек в белых повязках

Восковые лица и круги у глаз?

Отчего под вечер пустеет город?

Для кого солдаты оцепляют путь?

Зачем с таким лязгом распахивают ворота?

Сегодня сколько? полтораста? сто?

Куда их гонят вдоль черных улиц,

Ослепших окон, глухих дверей?

Как рвет и крутит восточный ветер,

И жжет, и режет, и бьет плетьми!

Отчего за Чумной, по дороге к свалкам

Брошен скомканный кружевной платок?

Зачем уронен клочок бумаги?

Перчатка, нательный крестик, чулок?

Чье имя написано карандашом на камне?

Что нацарапано гвоздем на стене?

Чей голос грубо оборвал команду?

Почему так сразу стихли шаги?

Что хлестнуло во мраке так резко и четко?

Что делали торопливо и молча потом?

Зачем, уходя, затянули песню?

Кто стонал так долго, а после стих?

Чье ухо вслушивалось в шорохи ночи?

Кто бежал, оставляя кровавый след?

Кто стучался и бился в ворота и ставни?

Раскрылась ли чья-нибудь дверь перед ним?

Отчего пред рассветом к исходу ночи

Причитает ветер за Карантином:

– «Носят ведрами спелые грозды,

Валят ягоды в глубокий ров.

Ах, не грозды носят – юношей гонят

К черному точилу, давят вино,

Пулеметом дробят их кости и кольем

Протыкают яму до самого дна.

Уж до края полно давило кровью,

Зачервленели терновник и полынь кругом.

Прохватит морозом свежие грозды,

Зажелтеет плоть, заиндевеют волоса».

Кто у часовни Ильи Пророка

На рассвете плачет, закрывая лицо?

Кого отгоняют прикладами солдаты:

– «Не реви – собакам собачья смерть!»

А она не уходит, а всё плачет и плачет

И отвечает солдату, глядя в глаза:

– «Разве я плачу о тех, кто умер?

Плачу о тех, кому долго жить…»

18 июля 1921

Коктебель

Готовность

Посв. С. Дурылину

Я не сам ли выбрал час рожденья,

Век и царство, область и народ,

Чтоб пройти сквозь муки и крещенье

Совести, огня и вод?

Апокалиптическому Зверю

Вверженный в зияющую пасть,

Павший глубже, чем возможно пасть,

В скрежете и в смраде – верю!

Верю в правоту верховных сил,

Расковавших древние стихии,

И из недр обугленной России

Говорю: «Ты прав, что так судил!

Надо до алмазного закала

Прокалить всю толщу бытия.

Если ж дров в плавильной печи мало:

Господи! Вот плоть моя».

24 октября 1921

Феодосия

На дне преисподней

Памяти А. Блока и Н. Гумилева

С каждым днем всё диче и всё глуше

Мертвенная цепенеет ночь.

Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:

Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.