маршалами, решал судьбы народов. В прежней бальной зале принимали экзотические посольства из Турции и Персии, а по вечерам смотрели представления, устраиваемые корифеями французского театра. В комнатах, прилегающих к императорским апартаментам, ожидали аудиенции высокие сановники из Парижа и союзных столиц. В передних гудела разноязыковая толпа политических актеров рангом поменьше. В Финкенштейне определяли границы новой Европы, добивались должностей в еще не существующих государствах, заключали конъюнктурные союзы и плели сложные интриги, искали протекции и взаимно чернили друг друга».

В этом замке, устроенном со всеми удобствами, в короткие свободные часы император, действительно, любил греться у многочисленных печей и каминов, ведь он, как известно, был очень чувствителен к холоду. Но, как бы ни приятно было размышлять, сидя у пылающего в камине огня и наслаждаясь его теплом, даже при своей такой насыщенной жизни, долго выдержать одиночество Наполеон не мог. Слишком сильно он тосковал по своей польской возлюбленной. И вскоре он уже отправил гонца к своей Марии.

Получив разрешение приехать, она тут же собралась и помчалась к нему. По дороге ее настигло его очередное послание:

«Получил твое очаровательное письмо. Тебе пришлось пострадать из-за непогоды, ты устала от плохих дорог, но ты, по твоим словам, чувствуешь себя хорошо, а это – самое главное. Рассчитываю на исполнение данного обещания. Ты знаешь, с каким удовольствием я с тобой повидаюсь. Желаю тебе тысячу приятных удовольствий и посылаю один нежный поцелуй в твои очаровательные губки!»

Отметим, что практически в тот же день Наполеон написал своей жене:

«Здесь ничего нового. Я чувствую себя хорошо. Прощай, мой друг. Не надо скрытничать, ты хороша такая, какая ты есть. Всецело твой».

Как видим, уже ни слова о любви и о своих чувствах. Действительно, «ничего нового»…

Изложение этих событий мемуаристкой Анной Потоцкой весьма своеобразно:

«Неприятель удалился, чтобы сконцентрировать свои силы, а император, вполне уверенный в своей победе, ничуть этим не тревожился и, по-видимому, ждал, когда тот на него нападет.

Погода была по-прежнему очень суровая, и Наполеон, не зная, как провести время, послал за графиней Валевской. Брат красавицы, неожиданно превратившийся из лейтенанта в полковника, поспешил привезти ее с соблюдением строгой тайны в главную квартиру, но разве возможно скрыть что-либо там, где столько праздных людей, которые хотят все знать, чтобы потом иметь возможность все разболтать? И почти тотчас же стало известно, что ночью приехала карета с тщательно опущенными шторами, а об остальном уже нетрудно было догадаться».

Об остальном нетрудно догадаться… Тезис весьма сомнительный, ибо догадки у всех разные. Они зависят от времени, места и множества разных других обстоятельств. Большая часть людей, кстати сказать, вообще не имеет своего мнения, а значит, может «догадываться» лишь о том, что диктует мнение общественное, которое, как известно, подобно маятнику, совершающему колебания от одной крайности к другой.

Очевидцы тех событий, естественно, не могли не обсуждать метаморфозы, случившейся с Наполеоном. «Император, похоже, и в самом деле увлекся этой полькой», – говорили одни. «Даже самым великим из великих иногда угодно бывает внушать окружающим мнение, будто они не так уж и суровы, как предполагают», – вторили им другие. «Хотя в действительности…» – «В действительности император никогда по-настоящему не любил ни одну женщину, даже собственную жену». – «Однако трудно поверить в его холодность, ведь польская графиня красива, как ангел». – «Но она замужем». – «И что с того? Граф Валевский намного старше ее, и этот брак, говорят, с самого начала был чудовищным мезальянсом». – «И все же не стоит льстить себя надеждой обнаружить хоть какую-нибудь слабость в нашем императоре. Все, что он делает, делается слишком обдуманно, чтобы можно было заподозрить тут хоть самую малость любви». – «Никто и не говорит о любви. Возможно, это просто кратковременное увлечение, интрижка. Об этом шепчутся решительно все». – «Да, но никто этому не верит. Все думают, что император, стремясь рассеять скуку, просто пытается развлечься. Не он ли говорил, что любовь – это глупость, совершаемая вдвоем…»

* * *

За ехидными словами пани Потоцкой и ей подобных скрываются три недели, которые Наполеон и Мария Валевская пробыли вместе. То, какими были эти три недели, дало право Анджею Зайончковскому утверждать, что «здесь, в Финкенштейне, страсть императора и покорность Марии превратились в настоящую взаимную любовь. Из наложницы императора графиня Валевская превратилась в его польскую супругу».

Биограф Валевской Мариан Брандыс с этим полностью согласен:

«Совместное пребывание в Финкенштейне придало новый тон отношениям Валевской с императором. Это уже не были тайные, торопливые свидания в королевском замке в Варшаве, прерываемые бурными взрывами Наполеона и орошаемые слезами Марии. В мазурской штаб-квартире, в тиши двух смежных комнат, в отдалении от остального мира бурный варшавский роман приобретает черты супружеской респектабельности».

Однако при этом все делалось с соблюдением величайших предосторожностей. Рядом со своей спальней, посреди которой возвышалась огромная кровать с малиновым шелковым, на белой подкладке пологом, Наполеон устроил для Марии комнату с примыкающей к ней уборной, откуда она не выходила в течение целого дня. Если ей хотелось подышать воздухом, то она шла прогуляться под покровом ночи.

Ни слуги в Финкенштейне, ни обитатели деревни, ни кто-либо из свиты императора никогда не встречали графиню Валевскую лицом к лицу.

Мариан Брандыс пишет:

«Поездка в Финкенштейн была со стороны Марии актом большой смелости. Она же знала, чем рискует. В Варшаве вся история еще укладывалась в рамки приличий. Был муж, были кузины и подруги, были те или иные ширмы. Там все еще можно было повернуть вспять, от всего еще можно было отречься. Скандалезные любовные похождения случались с самыми высокопоставленными светскими дамами. После них прибегали к карантину, уезжая на два-три месяца в деревню, и все быстро забывалось. Но здесь возврата уже не было. Это означало разрыв с мужем, отказ от сына, прощание со всей прошлой жизнью».

Графиня Валевская как будто выговорила у Наполеона, что никто не узнает о ее пребывании в Финкенштейне. Император делал что мог, лишь бы исполнить ее желание. Спальня любовников и примыкающая к ней комната фаворитки были отделены от остального замка глухой стеной.

Пани Потоцкая, которая, как говорят, черпала информацию от ближайшей поверенной Марии, так что может считаться вполне надежным свидетелем, приводит в своих воспоминаниях следующую деталь. Маршал Бертье, «правая рука» и начальник штаба Наполеона, имеющий доступ к императору в любое время дня и ночи, как-то утром застал любовников за общим завтраком. Валевская успела юркнуть в соседнюю комнату, но компрометирующее доказательство