авторитетный вклад в доктрину, и хотя непонятно, был этот шаг преднамеренным или нет, он обладает собственной неизбежной точностью более глубокой, чем то, что подразумевают слова.

По сути, в соответствии с обеими интерпретациями, послание Будды стало заявлением о свободе души, и его услышали освобожденные дети Ганга, уже напившиеся от чистоты Абсолюта в Махабхарате и Упанишадах. Но поверх величия философии, поверх бега веков, через повторы, существующие в обеих школах, мы слышим божественный голос, дрожащий от страстного сострадания, которое возвысилось среди представителей самой индивидуалистической расы в мире и подняло бессловесное животное до одного уровня с человеком. В условиях духовного феодализма, посредством которого кастовая принадлежность превращает крестьянина при всей его бедности в одного из аристократов человечества, мы видим его в его бесконечном милосердии, мечтающим о том, чтобы все простые люди стали одним великим сердцем, выступающим разрушителем социального рабства и провозглашающим равенство и братство для всех. Это был тот самый второй элемент, такой близкий складу чувств конфуцианского Китая и отличный от всех прежних образцов ведической мысли, позволивший его учению охватить всю Азию, если не все человечество.

Капилавасту – место рождения Будды – находится в Непале, и в те дни оно было более туранским, чем сейчас. Очень часто ученым хочется объявить Будду потомком монголоидов, поскольку шакья, это, вполне возможно, саки, или скифы[60], а кроме того на ранних изображениях внешность у него имеет монгольские черты, вдобавок в ранних сутрах цвет его кожи описывается как золотистый или желтоватый – характерные гипотетические свидетельства. Странным образом, даосы идут даже еще дальше и в «Роши-Какокио» или в «Книге о том, как Лао-Цзы обращал варваров» описывают случай, когда Учитель вдруг исчез во время своей поездки в Индию и там перевоплотился в Гаутама!

В любом случае, нет сомнения в том, что вне зависимости от наличия в его жилах монголоидной крови он воплотил коренную идею этой расы, сумев сделать универсальным индийский идеализм в его наивысшей точке, который превратился в океан, где смешиваются воды Ганга и Хуанхэ.

В дальнейшем идея монашества будет отличать его от всех других риши и саньясин, которые проповедовали в лесах, и чей дух независимости превратил их в звезды, но не в созвездия. Существование Буддийской Церкви, на самом деле матери всех церквей, демонстрирует двойственную тенденцию буддистской идеи. Потому что организация саньясин – это неволя освобожденных, а сама душа веры – это ее исследование природы свободы от страданий, которые известны как жизнь.

Но на самом деле и свобода, и неволя, вероятно, были двумя образами действия великого Мудреца. Совершенство, для того чтобы выразить себя, обязательно должно опираться на контраст противоположностей и, объявляя о поисках единства среди разнообразия, утверждать существование истинной индивидуальности одновременно во всеобщем и в частном – мы уже постулировали все существующие различения в вероисповедании.

Взмахнув гривой, Шакья Синха отряхнулся от пыли Майи. Он прорвался через препоны рабства к формам и отрицает само их существование, когда направляет душу двигаться к Вечному Единству. Это закладывает основу для атеистической формулы южных школ позднего времени. В то же самое время радость и триумф от единения с Абсолютом способствует рождению безмерной любви к красоте и значимости вещей, что побуждает буддистов Севера с их братьями-индусами рисовать весь мир наполненным богами. Его учение, вероятно, было изложено в Гатах или в какой-нибудь близкой переходной форме раннего санскрита до пали. Однако, словно отвергая этот посыл своими собственными устами, он приказал своим ученикам говорить с людьми на их диалектах.

Такая вариативность интерпретаций единой истины, облаченной равными друг другу авторитетами в разные одежды, неизбежно привела к возникновению схизматических споров. Сначала они в основном концентрировались вокруг порядков или правил, которые имели отношение к важным поступкам великого духовного деятеля, но потом стали включать в себя дискуссии о философских точках зрения, что положило начало делению буддизма на бесчисленные школы.

Изначально разрыв, судя по всему, произошел между теми, кто представлял высшую культуру индийской мысли, являющей собой дальнейшее развитие Упанишад, и теми, кто принял популярную интерпретацию новой доктрины и новых порядков.

На первом этапе развития буддизма, – который, как считается, имел место примерно в середине VI в. до н. э. – сразу после Нирваны основной проблемой оставалось влияние первоначальной группы, и тот факт, что ее лидеры, ранние патриархи церкви, обучали системе позитивного идеализма, в то время как их оппоненты по большей части были погружены в детали монастырского правила и в дискуссии о реальном и нереальном, как правило, приводящие к негативным выводам.

Ашока – величайший император, объединивший Индию и распространивший влияние своей империи от Цейлона до пределов Сирии и Египта, сознательно признал буддизм объединительной силой страны. Он отдавал личное предпочтение тем мыслителям, которые должны были быть тесно связанными с Северной школой, однако с азиатской терпимостью оказывал покровительство и их оппонентам и при этом не отказывался поддерживать брахманскую религию. Его сын Махинда обратил в буддизм Цейлон, заложив там основы Северной школы, которая продолжала существовать и в VII в., во времена визита Сюаньцзан в Индию. Так продолжалось несколько веков вплоть до появления в Сиаме Южной доктрины, оплотом которой он остается и в настоящее время.

Северная Индия и Кашмир, где непосредственные ученики проповедовали веру, образовали самый оживленный центр буддистской деятельности. Именно в Кашмире в I в. н. э. Канишка – царь хеттов, который распространил свою власть из Центральной Азии до Пенджаба и оставил свои следы в Матхуре близ Агры – созвал Великий буддийский собор, повлиявший на распространение буддизма вплоть до территорий Центральной Азии. Но все это было лишь активизацией той работы, которую начал Ашока, великий потомок Чандрагупты (IV в. до н. э.).

Нагарджуна, индийский монах, чье имя было прекрасно известно в Китае и Японии. Во II в. он двинулся по следам предшествовавших ему учителей, известных как Ашвагхоша и Васумитра, последний из которых председательствовал на Соборе, созванном Канишкой. Нагарджуна окончательно оформил первую школу буддизма с использованием восьми своих отрицаний и объяснением срединного пути, который пролегает между двумя противоположностями, а также осознанием бесконечности собственного «я», великой души и света, которые заполняют Всё. Эту доктрину Будда, исходя из текстов на пали (Южная школа), не отрицает, хотя проповедует не-существование конечного «я». Тот факт, что память о Нагарджуна связана с Одишей и Южной Индией, и то, что его непосредственный преемник Дэва – выходец с Цейлона, подтверждают широкое влияние, какое оказывала эта первая школа.

Искусство раннего периода буддизма в Индии было естественным развитием искусства, сложившегося в предшествовавшую эпическую эпоху. Поэтому бесполезно отрицать существование добуддистского искусства Индии, считая его неожиданное появление влиянием греков, как этого хотелось бы европейским археологам. В «Махабхарате» и «Рамаяне» содержатся частые и невычленяемые упоминания о многоярусных башнях, о галереях с картинами, о кастах художников, не говоря уж о золотой