— Миссис Корвин? — робко позвала экономка.

Донна подняла взгляд:

— Ой, Дезире, проходите! Я и не знала, что вы уже здесь. Спасибо, Луиза. — Всё это она выпалила на одном дыхании. Экономка кивнула и вышла, бесшумно притворив за собой дверь. — Садитесь, пожалуйста. Я недавно научилась вязать и теперь с головой ушла в это занятие, — словно извиняясь, сообщила мне Донна.

— Свитер вяжете? — поинтересовалась я, устраиваясь на диванчике.

— Ну что вы! До такого мне ещё далеко! Это плед.

— Приятная расцветка.

— Спасибо. Теперь есть чем руки занять… Подруга научила, на прошлой неделе, чуть ли не насильно. Уверяла, что это поможет мне отвлечься. Она оказалась права. Так что теперь хватаюсь за спицы при первой же возможности. — С этими словами она аккуратно завернула клубки в вязанье и отложила всё в сторонку, между креслом и подушкой. — Луиза сказала, вы хотите поговорить о рамке с фотографиями, которая раньше стояла в кабинете.

— Да. Но в день смерти Кэтрин рамка оказалась на столе в библиотеке — я видела на полицейских снимках.

— Здесь нет никакой тайны. Там были фотографии Кэтрин — коллаж, и вечером накануне того дня я взяла рамку с книжной полки в кабинете, собираясь унести наверх. Хотела заменить один снимок, который мне не особенно нравился, на тот, что сделала Барри. В общем, я пошла к себе, но, проходя мимо библиотеки, увидела там Барри — она искала какую-то книгу. Я заглянула к ней поболтать, а потом забыла о рамке. — И смущенно добавила: — И ведь специально поставила её на видном месте, чтобы наверняка не забыть.

— А после того как полицейские осмотрели библиотеку, вы забрали рамку. — Это даже не было вопросом.

— Да. Чтобы фотографии Кэтрин всегда были рядом. Конечно, мне больно смотреть на неё, но при этом я словно чувствую себя ближе к ней. Такая, знаете, горькая радость…

Я кивнула. Донна выглядела такой несчастной, что мне пришлось буквально сесть себе на руки, чтобы удержаться, не похлопать её по плечу, не пробормотать какую-нибудь ерунду вроде «Ну полно, полно…».

Вот так-то. Рамка с фотографиями привела меня именно туда, куда и предрекал мой разумный внутренний голос, — в тупик. И тут я услышала, как спрашиваю:

— Вы не против, если я взгляну на эти снимки: — Причём спросила, не преследуя абсолютно никакой цели. Зачем — до сих пор не пойму.

Донну моя просьба явно огорчила.

— Уверяю вас, это никоим образом не поможет в вашем расследовании, — резковато возразила она, и на бледных щеках вдруг заалели яркие пятна.

Теперь уже меня разобрало любопытство.

— Есть причины, по которым вы не хотите мне их показывать?

— Конечно нет. Сейчас принесу. — Поджав губы, она встала и поспешно вышла из комнаты.

Вернулась Донна с хозяйственной сумкой в руках, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства. Даже вымучила напряжённую улыбку. Если эта женщина и не была в восторге от моего желания взглянуть на снимки, то по крайней мере она с этим смирилась. Донна села, достала из сумки рамку и молча передала мне её лицом вниз.

Рамка оказалась больше, чем я ожидала, и была выполнена из красного дерева толщиной сантиметра четыре, с инкрустацией. Само собой, переворачивала я её не без любопытства, заключив из поведения Донны Корвин, что увижу нечто неожиданное. Но к тому, что увидела, была совершенно не готова.

На основу цвета слоновой кости были наклеены фрагменты снимков — всего восемь штук. С каждого смотрела маленькая Кэтрин. Фотографии были своего рода хронологией короткой жизни девочки, от младенчества и до недавнего времени. Некоторые снимки — явно студийные, сделанные профессионально, а некоторые — любительские. Но все их роднила одна общая, ужасная особенность.

На каждой из восьми фотографий личико Кэтрин с тонкими чертами было перечёркнуто отвратительным красным крестом.

— Когда я это впервые увидела, мне стало дурно. В глазах помутилось, — дрожащим голосом произнесла Донна. — Такой шок… На миг я даже подумала, может, Эвелина всё-таки права и кто-то действительно ненавидел Кэтрин до такой степени, что желал ей смерти.

— Надо понимать, больше вы так не думаете.

— Нет. Это был отвратительный — да что отвратительный, просто гнусный поступок. — Достав из кармана джинсов бумажную салфетку, Донна поспешно вытерла глаза. — Но я не считаю, что тот, кто это сделал, убил Кэтрин. Потому что её вообще никто не убивал.

— Кто, по-вашему, мог изуродовать фотографии?

— Трудно сказать. Рамка стояла у меня на тумбочке, так что… — уклончиво ответила она.

— Понятно. Но какие-то подозрения у вас наверняка имеются, — не отставала я, пытаясь вынудить её назвать имя, чтобы не пришлось самой это делать.

— Ну… вряд ли этично голословно обвинять…

Да в таком духе мы можем всю ночь продолжать!

— Вы считаете, что это был Тодд, верно? — не выдержала я.

Ответа я ждала так долго, что уж думала — не дождусь.

— Скажем так: возможно, — наконец вымолвила Донна.

— Вы его об этом спрашивали?

— Я не могу, — бесстрастно ответила она.

— Не понимаю.

— Ну хорошо. Допустим я спрошу у Тодда, он будет всё отрицать. Я ещё больше расстроюсь. Не сдержусь, что-нибудь скажу, он ответит, а потом… — Она осеклась, поморщившись. — В итоге всё только усугубится. Единственное, чего я добьюсь, — огорчу Барри, а это было бы жестоко. Ей и без того волнений из-за него хватает. И потом, не забывайте, ведь смерть Кэтрин и для неё большое горе.

— Да. Я понимаю, что вы с Барри дружите, но, по-моему, важно в этом разобраться. — Я ждала, что она ответит, а поскольку Донна молчала, без обиняков выдала: — Вы не возражаете, если с Тоддом поговорю я?

— Возражаю. Вы даже не представляете, какую бурю, какие сложности в семье это вызовет. С тех пор как То… кто-то надругался над фотографиями, я прячу рамку у себя в ящике. — И неохотно добавила: — Послушайте, Дезире, если об этом узнает моя свекровь, не знаю, что она сделает. Может даже лишить Тодда наследства. Я не желаю быть в ответе за подобный исход.

— Вы и не будете, — заявила я её. — Хочу предложить вам сделку. — Донна непреклонно замотала головой, но я гнула своё: — Не забывайте — меня наняли, чтобы проверить все возможности, даже гипотетические. Если вы не позволите обсудить эту тему с Тоддом, я буду вынуждена сообщить о его поступке Эвелине.

Я понимала, что это очень смахивает на шантаж. В известном смысле это и был шантаж — зачем отрицать? Поэтому я попыталась подсластить пилюлю и с чарующей (как я надеялась) улыбкой продолжала:

— Знаете, мне это по душе не больше, чем вам. Помню в школе терпеть не могла детей, которые бегали жаловаться учителям. Правда, чаще всего они жаловались на меня. — Глупый смешок, который я при этом издала, был совершенно неуместен. Донна не засмеялась в ответ, и я пустилась в откровения: — Честное слово, нравится вам это или нет, но когда ведёшь расследование, нельзя ничего оставлять без внимания. Мне необходимо докопаться до корней этой истории с Тоддом. Но если всё-таки выяснится, что…