Свернул за угол – тот за ним.

Виктор презирал себя и в то же время ничего не мог поделать: страх прилип к спине. Он представлялся богатому воображению Виктора в виде азиатского варана.

Вон уж площадь, там вокзал. Он прибавил шаг, почти побежал, скорее, в дверь! Дернул ее, но она не поддалась, еще! Напрасно.

А кособокий стоял уже за спиной. Превозмогая себя, в отчаянии стукнул в дверь – и услыхал позади спокойный голос: «Дверь в другую сторону открывается».

Долго ждать не пришлось. Со свистом приблизился поезд, затормозил – и как раз напротив Виктора из вагона выпрыгнула Оксана. Голубые арийские глаза его загорелись. Он бросился к ней, а она что-то быстро-быстро говорила.

– Ой, у меня такие события! В Москве были дела-делишки, теперь еду к себе, а потом… потом в Среднюю Азию!

– Как, зачем?

– Я же писала тебе: на практику!

Она болтала без умолку:

– Представляешь, ехала сейчас без билета. Что с бедной студентки взять? Прикинулась дурочкой, маникюрщицей, а сосед попался богатенький, самоуверенный, из ловеласов. «Ты хоть семь классов кончила?» – спрашивает. А я: «Нет». – «Так ты совсем темная? А ты пессимистка или оптимистка?» – «А я, – говорю, – не знаю таких слов». – «Ты, небось, и „Анну Каренину“ не читала?» – «Да, – говорю, – не читала». И давай он рассказывать роман…

– Так вот: я еду в Самарканд, – Оксана с вызовом взглянула на Виктора. – Надеюсь, ты тоже поедешь? Иначе – кто же меня будет спасать? Коли меня, мой рыцарь бедный, ты любишь так, как говоришь… со мной ты туда покатишь, – и захохотала.

Увлеченность Оксаны так зажгла Виктора, что, пока они ждали следующего поезда, он уже все решил и выпалил:

– Оксана, я делаю тебе предложение… так сказать, руки и сердца!

Она бросилась ему на шею.

– Ой! Согласна! Едем прямо в Ленинград?

– Нет, я тут должен кое-какие дела…

– Тогда поездом вместе до Бологого! Вперед!

Она подбежала к кассе, вернулась с билетом, сунула его в карман и схватила «жениха» за руку. Протиснувшись в темный вагон, они остановились у окна. И на целых четыре часа замерли, чередуя объятия, шепоты, поцелуи.

В Бологом он едва успел соскочить с поезда. В кромешной тьме долго дожидался обратного поезда и вернулся в Калинин серым, липким, туманным утром.

Идти в избушку на курьих ножках не хотелось – повернул к реке. Светлая, гладкая по-утреннему Волга тихо несла свои воды. Сидели рыбаки. Поглядев на них, Виктор зашагал вдоль берега. Под ногами хрустели кленовые листья.

В голове еще кипело, и он забрел в кинотеатр. На утреннем сеансе – ни души. Долго и бессмысленно смотрел на экран, не понимая, о чем речь.

И только в полдень появился возле домика с желтыми ставнями.

Не знал Виктор, что без него кончилась сказка про Кощея Бессмертного, вернее, смертного, и начался, как теперь говорят, триллер.

…Страшные дела развернулись. Трофимовна застала муженька с полюбовницей! И задумали они с дочкой-Некрасавицей его погубить. Сделали настой из ядовитых грибов и напоили старика. Выбежал он во двор, закачался, зашатался да и пал посреди двора. А злодейки сами вызвали милицию и заявили: мол, дома их не было, вернулись – хозяин во дворе лежит неживой! Не иначе как или цыганка, или квартирант сделали то черное дело.

Виктор явился, ни о чем не ведая. Вошел и посреди двора увидел неподвижное тело Кощея. Белые ноги. Милиционер его уже поджидал.

– Где вы были этой ночью? Когда ушли?

– Да я еще вечером ушел, говорили мы с ним, живой был… – отвечал он, не спуская глаз с неподвижного тела. Одно веко Волкова так и осталось открытым. – Как же так? Кто это мог?

– Пойдемте, – милиционер показал на подъезжавшую милицейскую машину.

– Да я-то тут при чем? У меня алиби, я в поезде был.

– Алиби? Может, и билет имеется на поезд?

Виктор стал лихорадочно шарить в карманах. Нет! Вспомнил, что билет остался у Оксаны.

Брови сошлись у переносицы, глаза потухли, он понял: не зря боялся и ненавидел Волков этих баб. Трофимовна и дочь ее стояли с сокрушенными лицами, но без слез. Засадят, непременно засадят они его в каталажку. Эх! Не зря вчера преследовали его страхи…

– Пойдемте, гражданин Райнер, там разберемся, есть у вас алиби или нет.

– Я еще в кино ходил! – уцепился он за спасительную мысль.

– С кем ходили?

– Один.

– Билет имеется?

Опять пошарил в карманах, но билета не нашел.

И тут что было силы ударил себя кулаком по лбу, да не один раз, словно пытался выбить оттуда что-то. Милиционер и Трофимовна давно имели на него зуб, да и Некрасавица тоже… Убийство, месть! Неужели впереди черная решетка и лоскут блеклого неба?

Сопротивление было бессмысленно, у Виктора перехватило дыхание – и он полез в милицейскую машину.

1

Снова у Саши сборы. Снова была разлука, и долгая. Как сказывали старые люди, разлуки бывают плодотворными. А еще сказывали, что можно жить в одной Москве, но почти не видеться, если увлечен чем-то, занят с утра до ночи. Оба учились, оба читали запоем («запойные» были времена – все хотели знать обо всем). Читали уже Хемингуэя, Ремарка, бывали в консерватории, на выставках и – на галерках Большого театра: опера, опера, опера!

Славное наступило время. Сталина – этого блистающего «дамоклова меча» – не стало, и оказалось, что можно жить и без него. Конечно, там, в Кремле, за стеной шли битвы, кто займет трон. Но людям, особенно молодым, до этого было мало дела, у них шла своя жизнь. Оживились коммунальные квартиры – на кухнях играли в лото, в карты, в коридорах танцевали танго «Брызги шампанского», фокстрот «Рио-Рита».

А еще спорт, вернее, физкультура и игры во дворах…

Девушки из РИО осенью работали в колхозе. И, кажется, больше всех старалась Галка, технический редактор и бригадир на картошке. Вернувшись в академию, в свой отдел, Галка дольше всех засиживалась на работе, словно кого-то поджидала. Кого? Конечно, Милана, а он как уехал на похороны Готвальда, так его и не было.

И вдруг… Что за крик?

– Галу-у-ушка, здра-авствуй! – и грозный рык: – Такайя моя встрэча, да?

Один прыжок, и Милан обхватил ее, стиснул в объятиях, заглянул в лицо.

– Что так, милушка? Зачем слезы?

Но мокрые ее глаза мгновенно высохли, жалкое выражение сменилось ликующим, один жест – и волосы взлетели каштановой волной, а полные губы расплылись в счастливейшей из улыбок. Звенит серебристый смех, она колотит его кулачками, приговаривая:

– Ой какой противный, какой ужасный! Ни слова, ни письма… Сейчас оторву ушки!