Десмонд и сам до конца не понимал, почему, но дома он никогда не говорил ни о том, что Пателы живут в магазине, ни о том, что двое их очкастых ребятишек в безупречно опрятной школьной форме каждое утро выходят из этой квартирки на улицу. Десмонд чувствовал: если все узнают, что Пателы ютятся в этом убогом жилище, для них это обернется унижением, а Дейрдра еще и решит, что такое соседство абсолютно неприемлемо. Пакистанцы! Мало того, что они здесь торгуют, так еще и живут!

Даже ранним утром в магазинчике было людно: обитатели Пиннера по дороге на работу заскакивали к Пателу за газетами, плитками шоколада, апельсиновым соком и готовыми бутербродами.

Не сказать, чтобы Десмонд очень уж радовался своей причастности к миру британской торговой индустрии. Его ежедневный путь лежал в центральный офис «Палаццо Фудз» — сети супермаркетов, занимавшей девятое место в ряду крупнейших в Великобритании. Десмонд начал работать там еще в 1959-м, когда предприятие называлось просто «Принс». В тот год они с Фрэнком Куигли покинули Мейо[2]и отправились в Лондон (поезд, пароход, опять поезд) искать свое счастье — приехали в пору необычайной жары, которая держалась месяц за месяцем, и думали, что оказались в раю.

Совершая свое регулярное утреннее путешествие по Розмари-драйв к Вуд-роуд и далее к автобусной остановке на углу, Десмонд часто мысленно возвращался к тем временам, когда все было так просто и они с Фрэнком стояли за прилавком в двух магазинах «Принс». Сегодня они нарезали грудинку, а завтра — убирали витрины. Каждый день они встречались с покупателями и знали всех, кто работал в магазине.

Именно Фрэнк понял: работа в «Принс» — не что-то случайное и временное, здесь перед ними открываются возможности для бесконечного роста. Дело еще только «раскручивается», скоро они расширятся, и если не зевать, то их с Десмондом сделают управляющими — Фрэнка в одном филиале, Десмонда в другом. И Фрэнк не зевал. Десмонд оказался не столь прыток, когда надо было ловить удачу за хвост. Но он видел, как все меняется, и с грустью убеждался, что чем выше он взбирается на буксире у своего пробивного друга, тем больше отдаляется от людей. А ведь в общении с людьми и состояла для него вся прелесть работы.

В молодости Десмонд Дойл был стройным, гибким молодым человеком с густой светлокаштановой шевелюрой. Дети часто подсмеивались, рассматривая его старые фотокарточки, говорили, что он типичный стиляга, но мать их одергивала. В те годы так выглядели все молодые люди со вкусом, строго внушала она. Теперь вид у него был уже не тот: прическа призвана скрыть недостаток волос на голове, а рубашки он носил куда большего размера, чем в то лето, когда он вообще не мог позволить себе иметь более двух рубашек, и одна из них вечно сушилась на спинке стула.

Наверное, многие вспоминают с тоской прежние времена, несмотря на то что тогда у них не было ни гроша за душой. Я-то уж точно, думал Десмонд.

Он никогда не понимал, почему люди восхищаются зданием «Палаццо». Утверждали, что это прекрасный образец «ар деко»,[3]шедевр тридцатых годов. Десмонду же оно напоминало одно из тех массивных сооружений в духе брутализма,[4]какие можно увидеть в документальных фильмах о Восточной Европе. Для него это была просто квадратная громадина зловещего вида, и странно, что на нем красуется табличка, уведомляющая, что сей архитектурный памятник охраняется, а в журналах хвалят его безупречные пропорции.

Идея приобретения этого здания для «Палаццо» принадлежала Фрэнку. В то время там располагался заброшенный офис разорившегося автомобильного треста. Никто не видел заключенного в здании потенциала, но вот прозорливый Фрэнк заговорил о том, что им необходимо место под склады для товара; надо завести гараж и центр технического обслуживания для фургонов; пора устроить нечто вроде главного офиса. Почему бы не объединить все это за одним прекрасным фасадом?

На первом этаже — изумительные лестницы и гостиные. Наверху — лабиринт кабинетов, одни — в изначально спроектированных комнатах, другие — в спаянных кое-как с помощью перегородок ячейках. Бухгалтерию, оборудованную компьютерами, разместили в задней современной пристройке. А на четвертом этаже находилось полузабытое, полузаброшенное место; на дверях еще висели таблички с именами, и вечно кто-нибудь влетал в кабинет и пятился со словами: «Ой, прошу прощения…» Тут же, в каких-то то ли подсобках, то ли хранилищах, то ли свалках, пылились в ожидании своей участи неработающие приборные доски и блоки индикации.

В недрах этого скрытого от посторонних глаз хаоса, представляющего собой другой, неблагообразный лик «Палаццо», и находилось рабочее место Десмонда Дойла. Отдел Специальных Проектов. Официально это был мозговой центр, источник новых идей, концепций и озарений, с помощью которых планировалось уничтожить всех конкурентов. А на деле это было место, где Десмонд сидел на твердом окладе в статусе менеджера, потому что они с Фрэнком Куигли были друзьями детства. Потому что проделали вместе долгий путь, отправившись в дорогу в один и тот же день более четверти века назад.

Фрэнк Куигли — спокойный и могущественный генеральный директор, человек, который знал, как не упустить своего, и не упустил, не прозевал свой шанс. Человек, который женился на дочери босса. Это благодаря Фрэнку Десмонд подымался на четвертый этаж «Палаццо» и с тяжелым сердцем открывал дверь своего кабинета.

Отделу Специальных Проектов вскоре предстояла ревизия. Всерьез поговаривали об основательной перетряске. Десмонд Дойл уже чувствовал, как к горлу подкатывает знакомая желчь и сердце начинает сжиматься от страха. Что же будет на сей раз? Обвинение в том, что отдел не выполняет своих задач? Требование точного отчета в том, насколько успешно последние проекты были воплощены в жизнь, и смет на будущее?

Таблетки от изжоги уже не действовали, он поглощал их, точно карамельки. Десмонд устал от борьбы и от необходимости постоянно быть на высоте, производить впечатление человека, брызжущего идеями. Когда-то забота об этом составляла для него смысл жизни. Когда-то — не теперь. В том возрасте, когда любой упорно мнит себя молодым, Десмонд Дойл ощущал себя дряхлым стариком. «Сорок шесть — скоро девяносто», так бы он ответил всякому, кто пожелал бы поинтересоваться его возрастом.

В кабинете, слава Богу, избавленном от фотографий, занимавших целую стену у него дома, висела только бледная гравюра с коннемарским[5]сельским пейзажем. На картине родные края казались грустнее, нежнее, пастельнее по тону, чем он их помнил, но Дейрдра утверждала, что здесь выражена самая душа западной Ирландии, и убедила его повесить гравюру в кабинете, чтобы она привлекала внимание посетителей и служила предлогом для разговора. Он мог бы всегда сказать: это моя родина. Там мои корни.