Было время, когда они с Фрэнком могли разговаривать обо всем на свете. О том, к примеру, как отец Фрэнка спустил целое состояние, угощая выпивкой весь город. Или о том, как Десмонду хотелось вырваться с фермы, бежать от молчаливых братьев и сестер, которые, казалось, были счастливы жить на бесплодной земле и ходить за тощими, тупыми овцами.

Два неотесанных парня из Ирландии, приехавшие сюда в конце пятидесятых, они рассказывали друг другу о своих первых мужских победах, делились всем. Но вскоре неуемная жажда власти вознесла Фрэнка ввысь; примерно тогда, по-видимому, и умерла их крепкая дружба.

И Фрэнк ушел далеко вперед, ушел безвозвратно — он уже заправлял всем. Но фирма принадлежит Палаццо — он купил «Принс». Известно, конечно, что без ведома Фрэнка ничего не решалось, в отсутствие Фрэнка у Карло Палаццо решимости хватало только на то, чтобы выбрать себе соус под спагетти. Выходит, это Фрэнк обрек своего старого друга Десмонда на разъездную работу.

Неужели Фрэнк забыл Дейрдру, неужели не понимает, как туго Десмонду теперь придется?

Фрэнк теперь редко бывает на Розмари-драйв. Но всякий раз, когда они встречались, казалось, все идет как встарь и ничего не переменилось. Они хлопали друг друга по плечу и смеялись; Десмонда ничуть не обескураживало собственное скромное служебное положение, а Фрэнк, в свою очередь, тоже не показывал виду, что стоит на такой высокой ступеньке их общей лестницы. Лишь на свадьбе Фрэнка и Ренаты Палаццо явно обозначилась разделяющая их пропасть.

Среди приглашенных не было никого из круга Десмонда, все были рангом много выше.

Дейрдра была вне себя. Она много месяцев предвкушала эту свадьбу и даже верила, что они с Ренатой Палаццо станут подругами. Рената на много лет их младше, а кроме того, она из другого мира. Но Дейрдра упрямо представляла ее застенчивой иммигранткой-итальянкой, жаждущей сестринской поддержки и совета.

Десмонду не забыть, как улыбка слиняла с лица Дейрдры, когда она, в ярко-желтом синтетическом платье и пальто, окунулась в море натурального шелка и мехов. Выйдя в то утро из дома в приподнятом настроении, она оказалась на заднем плане уже во время венчания Фрэнка и Ренаты, когда итальянский оперный певец исполнял для новобрачных «Panis Angelicus». К тому времени как они присоединились к гостям, ждущим своей очереди поздравить новобрачных, она беспрестанно одергивала платье и нервно теребила рукав Десмонда. Это был для нее поистине черный день, и горечь ее унижения омрачила настроение и Десмонду.

Но Фрэнк Куигли ни в чем не был виноват. Его добрая улыбка оставалась неизменна, и прошедшие с той поры годы оказались над ней не властны.

К Фрэнку всегда можно обратиться. С ним не нужно тратить лишних слов. Он поймет с полунамека.

Так где, ради всего святого, Фрэнк сейчас, в этот день, когда Карло Палаццо говорит ему, Десмонду, что у него не будет больше ни кабинета, ни двери, ни даже, может быть, телефона на письменном столе? Может, облегчить им задачу: напялить на себя бежевую робу уборщиков, вылизывающих полки в магазине сразу после закрытия, и, с ведром и тряпкой в руках, немедленно взяться за дело? Разве это не лучше, чем ждать, пока тебя еще раз пять понизят в должности? Тут его охватил гнев: он ведь не глупый человек, не олух какой-нибудь, чтобы с ним так обращаться. Он ощутил, как лицо его судорожно исказилось, и, к ужасу своему, увидел в глазах сидящего напротив старика нечто похожее на жалость.

— Десмонд, друг мой, прошу вас… — нерешительно начал Карло.

— Все в порядке.

Десмонд поднялся из-за своего маленького стола. Отойти бы к окну — обождать, пока не перестанут душить предательские слезы. Но кабинетик не был предназначен для маневров такого рода. Десмонду пришлось бы протискиваться между картотечным шкафом и столом, который при этом мог запросто опрокинуться, либо просить мистера Палаццо подвинуться. Для трагических жестов явно недоставало места. Впрочем, через неделю у него вообще не будет места для каких-либо жестов.

— Я знаю, что все в порядке. Просто я не хочу, чтобы вы неверно меня поняли. Даже после того как я столько лет прожил в этой стране, порой я не могу ясно выразиться… понимаете?

— Нет, вы выражаетесь очень ясно, мистер Палаццо, более ясно, чем я, а ведь английский для меня, как-никак, родной язык.

— Но, может, что-то в моих словах вас обидело? Позвольте мне попробовать еще раз. Вами здесь очень дорожат, вы так давно с нами, и ваш опыт чрезвычайно важен… Просто обстоятельства меняются, жизнь не стоит на месте, и рано или поздно наступает время для… как бы лучше сказать…

— Реорганизации, — устало подсказал Десмонд.

— Реорганизации, — с готовностью подхватил Карло Палаццо, не подозревая, что повторяет это слово уже третий раз. Он просиял широкой улыбкой, будто найденное слово было решением всех проблем.

По лицу Десмонда он понял, что это не так.

— Послушайте, Десмонд, чего бы вам хотелось больше всего? Нет-нет, никакого подвоха, у меня и в мыслях не было вас оскорбить… Я спрашиваю, чего бы вы хотели от своей работы, что стало бы для вас наилучшим решением ситуации? Предположим, вы могли бы остаться здесь — это и есть ваша мечта, ваше заветное желание?

Карло не играл с ним — это был серьезный вопрос. Он хотел знать.

— Нет, не сказал бы, что это моя мечта — остаться здесь в качестве менеджера по Специальным Проектам.

— Тогда… — Карло изо всех сил старался отыскать в создавшемся положении светлую сторону, — тогда почему вам так тяжело расставаться с этим местом? И о каком месте вы бы мечтали?

Десмонд оперся на угол шкафчика. Мэриголд оживила интерьер комнатными цветами, которые она, видно, позаимствовала из тех кабинетов, что с коврами на полу. Надо надеяться, она не умыкнула какой-нибудь горшок у самого Карло. При мысли об этом Десмонд слабо улыбнулся, и сидящий по другую сторону стола босс незамедлительно улыбнулся в ответ.

У Карло Палаццо было большое располагающее честное лицо — типичный добряк дядюшка или как раз любящий дедушка из итальянского кинофильма.

Стать дедушкой — это была мечта Карло, чтобы целый выводок внучат носился по его огромному белому дому. Детей, которым он мог бы оставить свою долю в «Палаццо». А он, Десмонд? Хочет ли он внуков? Он не знал. Какой он, должно быть, скучный, тупой тип, если не может ответить этому хорошему открытому человеку, о чем мечтает.

— Я так давно не позволял себе мечтать, — сказал он искренне, — что уже и не помню толком, о чем были мои мечты.

— А я никогда не забывал о своей мечте. Я хотел уехать в Милан и заниматься модой — делать одежду. Собрать лучших мастеров, текстильщиков, модельеров и открыть собственное дело, которое носило бы имя Карло Палаццо.

— Ваше дело и так носит это имя, — напомнил Десмонд.

— Да, но это не то, к чему я стремился, на что надеялся. То, чему я мог бы отдаться целиком, стало всего лишь моим хобби. Отец сказал, я должен торговать продовольствием, как мои братья и дядья, а не возиться с тряпками, точно дамская портниха.