– Один из докторов пришел и сказал мне: «Парень, тебе повезло, что ты выжил. Если бы ты поступил к нам на пять минут позже, то либо умер бы, либо умер бы твой мозг». Я заплакал.

Вскоре Нед согласился на реабилитацию. Хотя у него было несколько срывов после того случая, он пытался держаться, усердно работая на разборке автомобилей, куда устроился, и налаживая отношения с матерью. Тем не менее Нед признает, что наркотики привлекают его.

– Да уж, скорее всего, я всегда буду интересоваться ими. Как только героин тебя заполучил, он уже никогда не отпустит.

Неудивительно, что Нед так думает. Мы часто чувствуем ностальгию по отношению к вещам, которые получили над нами власть и вызвали приятные ощущения, даже если последствия были ужасными. Что касается зависимости, то психоактивные вещества играют парадоксальную роль: они дают быстрое облегчение потребности в них, даже если усиливают эту потребность. В результате получается порочный круг. Эта физическая потребность кажется подобной тяге к порезам Кетллуэлл и телефонным звонкам Берендзена.

В мае второго года обучения в колледже Фрэнсис, ныне успешная писательница, живущая в Нью-Йорке, сдавала экзамен по истории индийской цивилизации.

– Я не могла как следует сосредоточиться – просто хотелось спать, и я, в общем-то, не слишком стремилась получить степень. Из-за этого мне было немного стыдно. Я смотрела на двух своих подруг, которые неистово зубрили названия индийских штатов, и ненавидела себя за полное отсутствие самодисциплины, – рассказывала мне Фрэнсис.

Кроме того, на следующий день ей предстоял зачет по современной английской литературе.

– Я была сонной, так как легла спать под утро. Тогда я взяла у подруги аддералл и приняла его прямо перед зачетом.

Спустя несколько часов Фрэнсис все еще была полна энергии.

– У меня не было аппетита, но я достала несколько сушеных клюкв из пластиковой коробочки, радуясь своему равнодушию к еде. Меня пронзила ностальгия; я вспоминала те дни, когда мое тело было таким легким, таким нематериальным. Я подумала: не стоит ли мне сесть на диету? Конечно, я бы не позволила весу выйти из-под контроля, как это было, когда я училась в старших классах школы. Но, если бы я могла честно признаться самой себе, я бы сказала, что хочу потерять контроль. Я бунтовала и продолжала надеяться, что окружающие заметят мои миниатюрные кисти рук, заметят шрамы на запястьях и поймут, что это знаки моего отчаяния.

Но Фрэнсис верила, что она уже переросла период подросткового бунта, что она выше всего этого.

– Я говорила себе, что мне будет просто комфортнее в своем теле и я буду здоровой. Да, здоровой.

Когда семестр закончился, Фрэнсис поехала домой на две недели. И отец, и мать работали полный день, и она была блаженно-счастлива в одиночестве дни напролет.

– В каком-то смысле я чувствовала, что меня оставил страх перед пищей. Я полагала, что это в моих силах – удерживаться в рамках некоторого недостатка веса. Чаще всего я съедала на ужин питу и хумус, но скоро и хумус начал меня беспокоить. Поскольку я ела хумус прямо из тюбика, то не могла не задаваться вопросом, нет ли в нем каких-то неожиданных добавок. «Ты съедаешь больше положенной порции, – говорила я себе. – Чтобы быть точной, используй столовую ложку. Иначе придется вообще отказаться от хумуса». Я начала каждый вечер отмерять точное количество хумуса и записывала, сколько съела. И все равно правила казались мне слишком неопределенными. Тогда я решила определить допустимое количество калорий, которое я могу получать из хумуса. Вскоре мне показалось, что необходимо записывать, сколько калорий я потребляю в целом. У меня была синяя тетрадь на пружине, которую я везде носила с собой.

Погостив у родителей, Фрэнсис вернулась в громадный старый дом поблизости от кампуса, оттуда было легко добираться до Манхэттена, где у нее проходила летняя стажировка. Она была озабочена собственным весом, и этот интерес стремительно выходил из-под контроля, даже когда она упрямо твердила себе, что всем управляет. Ужин превратился в ритуал изнурительного подсчета калорий. Она ела медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек, буквально препарируя его, чтобы не показаться алчной и голодной.

– Часто мой ужин состоял из замороженного йогурта. Я приходила в ужас от пиццы, потому что очень любила ее, – боялась не справиться с собой, если пицца окажется в пределах досягаемости. Даже прогулка мимо местной пиццерии, запах запеченного сыра вызывали во мне головокружение и жгучее желание.

На выходные Фрэнсис придумывала себе дела в центре города и причины, по которым эти дела якобы были неотложными. Если она ехала в метро, то всегда стояла, несмотря на свободные места (Фрэнсис была уверена, что стоя сжигается больше калорий, чем сидя), и она выполняла собственноручно изобретенные упражнения, держась руками за поручень. По субботам она часами бродила между полками супермаркета, но редко что-нибудь покупала.

В конце лета Фрэнсис снова поехала домой на несколько недель. Часто она ловила на себе косые взгляды матери.

– Раз или два мама сказала, что я выгляжу тощей, и в ее голосе звучала сталь. Я вызывающе избегала этой темы и отвечала, что у меня много дел. Вместо этого я проводила часы напролет в соседнем гигантском торговом центре, примеряя одежду, которая, как я полагала, поможет мне приобрести желаемый облик: эфирной, но деловой, нежной, но не беззащитной барышни. Я облачалась в тонкие прямые свитера, мешковатые винтажные футболки и обтягивающие брюки. Ничего слишком откровенного – я решила, что, когда потеряю достаточно массы, буду без смущения обнажать тело, – но большинство топов были с низким вырезом, обнажавшим ключицы, которые я любила рассматривать ежедневно.

Фрэнсис вернулась в колледж на неделю раньше, чтобы избавиться от контроля подозрительных родителей.

– Это мне не сильно помогло, потому что друзья тоже волновались из-за моей постоянно утончающейся фигуры. Когда они обнимали меня при встрече, я чувствовала, что их руки гладят меня по спине, чтобы ощутить все обнажившиеся кости. Я носила две пары джинсов, чтобы ноги выглядели полнее, и иногда надевала вниз еще и трико. Все лето я позволяла себе съедать несколько кусочков сладкого – жвачку или ментос – каждый день, но, когда я уже перестала худеть, мне показалось необходимым отказаться от «пороков сладкого», так что я стала представлять, как гниют мои зубы даже от самой мысли о сахаре.

* * *

Отчаявшись устоять перед искушением, люди с пищевыми расстройствами изобретают сложные стратегии для того, чтобы игнорировать притягательность пищи. Такие мысли и действия приводят к тому, что они решительно отказываются от «запретной пищи» – по крайней мере, временно – и получают иллюзию управления.