Вздрогнул Потап и остановился. Оглянулся. Прищурился. Занедоумевал…

Нет никого. А голос?.. Женский голос тот был, ласковый… Хотя приказ отдавать умел…

А все бабы приказывать могут, они к этому сызмальства приучены. И остальное им — трын-трава…

— Мальчиков — под каблучок… — пропели рядом.

Граф завертел головой. Направо-налево, налево-направо… Никого. Только убогие березки, пытающиеся хоть как-то продлить свою несчастную случайную жизнь… Танцевальный ансамбль такой когда-то был. Давно…

— Тапка-Потапка, не узнаешь разве?

Примерещилось разве…

А какой милый голосок — прямо мур-мур-мур… Московский уголовный розыск, чесслово.

— Хватит дуру валять! — обозлился Граф. — Выходи и покажись! Ишь, разыгралась, придумщица… Загадки тут загадывает! Туды-растуды…

И она вышла из-за ближней березки. Стояла прямо, потупив глазки, — худая и ловкая, не в пример Лорке, в платочке и сарафанчике.

Холодно ведь, пожалел ее Потап. Осень… А она в летнем… Правда, они все нынче в топиках, круглый год, зима не зима, все одно — пузо голое…

— Ты кто? Откуда? — спросил он.

Ветер прилетел и рванул Графа за воротник, прямо бандит какой, властям неподвластный…

— Девушка, — скромно ответила она.

— Я вижу, что не мужик, — захмурел Потап. — Ты почему мое имя знаешь?

— А сюда может прийти только человек с таким именем, как у тебя. Ты вон какой прехорошенький.

И она засмеялась, закружилась на месте… Сарафанчик заиграл блестками.

Приосанился Потапушка. Взыграло ретивое…

— Я давно тебя жду, миленький. Лет эдак сто. Или сто двадцать. Не помню точно.

— А и здорова же ты врать! — восхитился Граф. — Где имение и где наводнение…

И стал к незнакомой девице присматриваться, приглядываться. Может, из психушки дала деру? Санитаров охмурила — и вырвалась на волю…

А она закручинилась, загоревала:

— Я тебя столько лет ждала, прислониться ведь тут не к кому, одни стволы кругом! А от тебя угрюмостью во все стороны веет.

Потап обиделся, принюхался:

— Чего несешь? Ничем от меня таким не веет!

— Я пельмени варить умею, — вдруг сказала худышка. — Ты ведь мечтал о них совсем недавно, Потапчик… Купим себе «Кока», сварим и съедим. С маслом. А что? Вкусно!

— Отрава! — честно сообщил Граф. — Ладно, купим. А дальше что?

— А дальше… — хитро прищурилась колдунья, — дальше… Я тебе окна вымою, Потапушка… Пока еще не холодно… Холодильник продуктами набью. Утром кофе тебе варить буду…

— Без кофеина, — посоветовал Граф. — Давление у меня, сама знаешь… Это награда на всю жизнь.

— Знаю, Потапушка, — кивнула девица. — Можно и без кофеина. Теперь модно стало брандахлыст пить и нахваливать.

— Я президентом хотел стать, — брякнул Граф.

— Не ври! — свела «березка» в полосочку пшеничные бровки. — При мне врать опасно, все равно не поверю. Каким еще президентом? Фирму разве решил открыть? А что продавать будем?

— Вино! — выпалил Граф.

— Дурак дураком ты, Потапчик! — вздохнула девица. — Там с акцизами неразбериха… Зачем тебе эта морока? Давай лучше торговать золотишком.

— Намыла? — хмыкнул Граф. — На приисках была?

— Золото — не проблема, — отрезала незнакомка. — Презренный металл… Штамп поставил — вот тебе и проба! И все бросятся пробу снимать! А нам навар! Понял, нет?

— Да как тебя зовут?

Граф начинал нервничать и понимал все яснее и яснее — «березка» перешла ему дорогу, чесслово. Вот и все. Коронованная и посвященная в высшие тайны магии, как пишут в объявлениях колдуньи, эти неприлично раздобревшие марины влади.

— Возьми меня к себе домой — там и узнаешь! — залукавила худыха. — Холодно мне здесь, Потапушка, одиноко… Я сколько тебя ждала…

— Еще бы не холодно… — проворчал Граф. — Одеваться по сезону надо, модница…

Он поднял голову — незнакомые птицы летели низконизко, острым черным углом прочертив подозрительно светлое, бесхитростно голубенькое небо.

— А камень? — спросил Потап.

— Да кто его бросит? — удивилась «березка». — Все мы не без греха… И счастливым ты быть хотел, помнится, а не наоборот. Что, неправда?

— Правда… — прошептал Граф. — Чесслово… Ох, я балда! Ничего не понимаю…

— А зачем тебе это, Потапушка? — пропела девица. — Чего-то там понимать… Люди жизнь проживают, до самого-самого конца, а так понять ничего и не могут.

Граф опять призадумался. И присмирел.

— Да? Разве? Но я как-то тут заблудился… Не знаю теперь, куда идти к дому… Где дорога-то?

— Иди за мной, Потапчик! — усмехнулась эта загадочная. — Главное, ты всегда иди за мной… След в след.

Что же там было написано, на том камне? — тщетно попытался вспомнить Граф.

Не вспомнил и махнул рукой. Ну и ладно… Еще ломать себе голову. Заболеть может.

— Пенталгин у меня есть, — сообщила «березка». И опустила руку в кармашек. И затихла. И задумалась о чем-то своем, девичьем.

— Эй! — крикнул Потап. — Ты чего ровно неживая? «Колесо» мне обещала… Болеутоляющее.

— Сейчас, сейчас, Потапушка, — заторопилась девица. — Сейчас… Все тебе будет… И «колесо» тоже. И вообще хорошо со мной… Никого другого не пожелаешь. А там, на перекрестке… Да там уже камня от камня не осталось!

— Чесслово? — удивился Граф. — Ну и хорошо! А то повадились дурить нашего брата! Пошли!..

И лесная дорожка, ласковая и плутоватая, охотно бросилась им под ноги рыжим ковриком…

— Приехали, — сказал рядом Сева.

Потап открыл глаза, поправил очки и весело отозвался:

— Если ты утром проснулся, значит, уже молоток и должен радоваться этому!

И подумал: что за сон такой был странный?.. Дурацкий до крайности… Они, правда, часто идиотические.

На перроне городка, куда наконец доставила приятелей астматически задыхающаяся припадочная электричка, стоял тоже явно недавно сошедший с какого-то поезда молодой парень интересного вида — в черном костюме с белой рубашкой, при галстучке, а в руке — огромный букет, празднично отороченный кокетливой юбочкой цветной бумаги.

Лицо у парня было смятенное, глаза — безумные, он пытался остановить пассажиров и что-то выяснить. Но никто не останавливался, все шли себе мимо с безразличным видом, словно глухие и слепые. У всех свои дела.

Потап тотчас разлетелся к парню:

— У тебя что случилось?