– В меня вселился дьявол… – отчаянно шепчет она, обхватив голову руками и склонившись вплотную над хлебными крошками.

Может, все-таки стоит пойти в церковь? Лидия ей рассказывала, что однажды видела, как на воскресной службе женщина внезапно начала лаять, как собака. Потом ее сбрызнули святой водой, крестик приложили к темечку – и все тип-топ.

Остается вопрос, что за адская псина сидит у нее в сердце. Или нет, не псина… Змея. Она обвивает органы своим длинным скользким телом, и от этого становится немного щекотно где-то в районе желудка. Стоит только дернуться, подумать что-то не то – рептилия тут же ожесточенно шипит. А будешь вести себя совсем плохо – вопьется ядовитыми клыками прямо в легкие и проколет их, словно воздушный шарик.

Что телефон звонит, Дарья замечает не сразу. Вполне возможно, он так надрывается уже добрые несколько минут.

– Чего трубку не берешь?

– Прости, не слышала, – говорит Дарья не своим голосом.

– Во-первых, я хотел тебе сказать, чтобы ты больше не писала мне таких вещей через мессенджер. Мало ли кто следит, никогда не знаешь. Во-вторых, расскажи еще раз, я ничего не понял. Кого ты там чуть не убила?

– Лева, я не знаю. Я больше ничего не знаю… Я, наверное, больна. Очень, очень сильно больна.

Их разница в возрасте не имеет значения. Сейчас больше всего на свете Дарье хочется обхватить колени этого человека и опустить на них голову, чтобы Лев гладил ее жидкие светлые волосы.

На другом конце провода Лев нервно кашляет, шепчет «я сейчас», и еще некоторое время слышны отголоски напряженного разговора:

– Да насрать мне на вашего Алекса… пусть сам рассказывает… да хоть уволят…

Дарья и подумать не могла, что этот паренек, еще накануне желавший расстаться с жизнью, теперь так будет за нее бороться.

– Да, это снова я.

Молчание.

– Дарья, ты шутишь, да? Зачем звонила мне во время совещания, если не собиралась ничего говорить?

– Хорошо. – Глубокий вдох. Бабуля, когда еще была жива, любила приговаривать маленькой Даше: «Перед смертью не надышишься». Только вот дышать все равно хочется, пусть даже перед самой что ни на есть настоящей смертью. – Мои дети учатся в школе… частной. Директор там – последняя сволочь. Пару лет назад его даже пытались уволить: он приставал к одной девочке. В итоге там доказать ничего не удалось, или – не знаю – слизняк, может, знал, кому на лапу дать в администрации. В общем, там не только это, были и другие инциденты. Про одну девчонку даже никто не знал, а я почему-то знала. У меня информация сама собой в голове появилась, как кино.

– И?

– И меня вчера как будто черт дернул. Я пришла в школу сыновей забирать. Вижу его – стоит, своей огромной тушей стенку подпирает. У меня все тело задрожало, понимаешь? Хотелось прям там вгрызться ему в глотку и выпить всю кровушку до последней капли.

– Но ты этого не сделала? – не теряет надежду Лев.

Дарья кивает, позабыв, что собеседник ее не видит.

– Не сделала. Отвезла Олега с Артуром домой, припарковала машину. А когда услышала, как муж с работы вернулся, снова завелась. Не могла думать ни о чем другом. Мечтала ноги тупым ножом отпилить этому хряку толстозадому. У меня внутри что-то чесалось, как большой комариный укус, который знаешь, что лучше не трогать, но все равно не можешь удержать себя в руках.

– И ты вернулась в школу?

– Ага. – Дарья сглатывает. – Я откуда-то знала, что он все еще будет там. Знала, что никто мне не помешает. Что его секретарша целыми днями смотрит турецкие сериалы, мне тоже никто не говорил, но я знала. Может, я все-таки сумасшедшая?

Не удержавшись, Лев издает нервный смешок.

– Тогда уж точно не мне об этом судить. Что было дальше?

– Я едва не убила его… Точнее, не я, а мои руки. Представляешь, я голыми руками вцепилась в его обрюзгшую рожу. Еще говорила ему что-то. Правда, что именно – не помню.

– Тебя не поймали?

– Ее, Лев. Или его. Точно не меня. Думаешь, у меня раздвоение личности? Как у Билли Миллигана, только более скромно и с более кровожадной половиной. Эта моя вторая сущность, если честно… – Дарья задерживает дыхание, но слова все равно вырываются изо рта: – …она крутая. Я не могу ее осуждать, понимаешь? В конце концов, это она тебя спасла тогда, на мосту, не я. Я бы на такое не отважилась. Позвонила бы в полицию или позвала на помощь, но точно бы не стала вытаскивать тебя на берег из реки. Да у меня элементарно сил не хватило бы.

Пауза. Льву нужно некоторое время, чтобы обдумать услышанное, и Дарья его не торопит. Каждая секунда отбивается громким ударом сердца.

– В глобальном смысле ты не сделала ничего плохого. Спасла неудавшегося самоубийцу, наказала взяточника со склонностью к педофилии. Твоя вторая сущность не потянула тебя грабить банк или стрелять по старушкам у подъезда.

– Ты думаешь?

Такое Дарье в голову не приходило. В ее глазах произошедшее – не что иное, как черная ковровая дорожка, ведущая либо в тюрьму, либо в психбольницу.

– Вполне возможно, на самом деле в тебя вселился кто-то очень даже хороший. Супергерой. То, чем нас пичкают в кино, не более чем красивая сказка. Быть настоящим суперменом не так-то клево, хоть и необходимо для общества.

– Звучит бредово.

– Да, – продолжает Лев, и в его голосе звучит бесстыдная улыбка, – и теперь тебе нужно имя, которое люди легко могут использовать. Как хештег в «Твиттере». Что-то вроде «двуликая», например. Просто и лаконично.

– В этом нет ничего смешного. Ты единственный, с кем я могу об этом поговорить. А что, если сейчас к дому подъедет полиция и меня уведут под белы рученьки? Бэтмена такие житейские мелочи вряд ли заботили.

– Не подъедет.

– С чего ты взял?

– Ну, ты же откуда-то знала, что секретарша смотрит турецкие сериалы. Так и я знаю.

– Ты гадалка, что ли?

– Как говорит моя бабушка, черт нашептал.

– Лучше бы он мне тоже шептал, а не орал прямо в ухо, – еле слышно отвечает Дарья.

В квартире стоит особенный запах. Запах прошлого века.

Если бы не он, можно было бы подумать, что здесь просто давно не было ремонта. Скромно, относительно чисто, холодно. Только вот этот аромат другого времени превращает просто квартиру в коммуналку. С бесконечно длинным коридором, потолками, такими высокими, что звуки и воздух до них и не долетают, витражными стеклами и плиточным полом, где в стыках между плитками забилась вовсе не грязь, а смерть и история.

Лиза стоит на пороге и не знает, идти ли дальше. Дверь здесь давно никто не запирает, ведь красть-то все равно нечего. В руках девушка сжимает лиловую сумочку из натуральной кожи, и аксессуар выглядит дороже, чем вся коммуналка вместе с тремя кухонными плитами и облезлыми обоями. Хочется Лизе эту сумочку спрятать, да только некуда.