Что-то неуловимо подсказало ему, что эта миниатюрная особа наверняка выполнит свою угрозу.

«Ну и взбалмошная бабенка! И такая вспыльчивая!» Когда Брайони взвела курок пистолета, он скороговоркой выпалил:

— Ол райт, леди, ол райт. Он там, наверху, в комнате Руби. Третья дверь налево.

Джейк облегченно вздохнул, когда Брайони поставила курок на предохранитель и попятилась к лестнице, ведущей наверх. Быстро поднимаясь по ней, она не выпускала его из виду, такая же настороженная и внимательная ко всему окружающему, как законник, выслеживающий бандита.

Большой Джейк многое дал бы за то, чтобы посмотреть, что произойдет, когда она найдет своего мужика. Нехотя он вновь обратил свой взгляд на игроков в покер, при этом брови его насупились. У него было подсознательное чувство, что этой ночью в его заведении будет стрельба.

Брайони пробиралась по коридору третьего этажа неслышно, как кролик. Она не задержалась у третьей двери налево и не постучалась в нее, а просто с оглушительным треском распахнула ее и заскочила в комнату. Подняв пистолет, девушка смерила взглядом двух захваченных врасплох людей.

Джим сидел на краю широкой, покрытой розовым покрывалом перины, в шляпе, сдвинутой на затылок. Его голубая рубаха была расстегнута до пояса, он обнимал сидевшую у него на коленях полуобнаженную девушку. «Руби Ли».

Брайони окинула ее с ног до головы полным гнева взглядом. У девицы из таверны были густые, светло-серебристые волосы, острый нос и полные алые губы, а щеки нарумянены, чтобы скрыть бледный цвет лица. У нее были огромные лилейно-белые груди, почти целиком выступавшие из узкого, в бедрах просвечивающего красного неглиже, облегавшего ее фигуру. Больше на ней ничего не было.

В комнате стоял тяжелый запах духов, которыми она, должно быть, поливала свое пышное тело. Глупая ухмылка растаяла на губах Руби, когда дверь с шумом распахнулась, и, уставившись на девушку в голубом плаще, стоявшую на пороге и бешено размахивавшую пистолетом, она испустила панический вопль.

— А-а-а-а, — истошно взвизгнула Руби и вцепилась в Джима, как обезумевший осьминог. — Радость моя, сделай же что-нибудь!

Он спустил ее с колен и медленно поднялся, вглядываясь в Брайони дымчато-голубыми глазами:

— Какого дьявола тебе здесь надо? Ты что, спятила?

— Да. — Брайони наставила пистолет на Руби Ли. — Вон! — бросила она. — Сейчас же!

— Заз-з-з-нобушка моя! — заскулила девица, цепляясь за Джима. — Неужели ты так это оставишь? Как она смеет наставлять на меня эту ужасную пушку? Почему ты…

Брайони со щелчком спустила предохранитель, и в тесной каморке этот звук отозвался эхом. У Руби Ли отвалилась нижняя челюсть, когда она в ужасе смотрела на девушку у двери.

— У тебя ровным счетом две секунды. Убирайся!

Руби Ли молнией бросилась в коридор, волоча по полу свое прозрачное неглиже. Брайони захлопнула за ней дверь, не сводя глаз с Джима.

Он беспечно стоял перед ней, и в выражении его лица не было страха. Глаза Джима потемнели от гнева.

«Ага, хорошо, — со злым удовлетворением подумала девушка. — Теперь мы на равных. Дуэль будет честной».

— Ну что, Брайони, вопрос исчерпан? — Голос Джима прозвучал, как кнут. — Ты достаточно подурачилась? Какого черта ты здесь?

— Ты как-то предупреждал, что в следующий раз, когда я подниму на тебя пистолет, застрелишь меня, — проговорила девушка, твердо держа на прицеле грудь Джима. — Ты готов?

— Мне бы именно это и следовало сделать! — прорычал он, сжимая кулаки. — Ты заслужила это, раз откалываешь такие номера.

— Ты спросил, что я делаю здесь. Теперь я задаю тебе тот же вопрос.

— А разве это не ясно? — процедил он, сунув руки в карманы брюк. Казалось, он чувствовал себя абсолютно спокойно. И даже едва ли не удовлетворенно. — Ты умная женщина, Брайони. Тебе бы следовало самой догадаться, чем мы с Руби занимаемся здесь.

До этого самого момента Брайони сохраняла полное самообладание, отвергая всякое ощущение боли, предательства или скорби. Только гнев мог помочь ей справиться с этими муками. Но сейчас ею снова завладела боль, потрясавшая ее до глубины души. Ее голос задрожал, когда она выкрикнула:

— Нет! Я не верю тебе!

Его губы насмешливо скривились:

— Тебе здесь нечего делать, Брайони. Езжай домой.

— Домой? — В ее голосе зазвучали опасные высокие нотки. — В какой дом? Ты имеешь в виду дом на ранчо, в который ты привез меня после свадьбы? Где ты обещал любить меня вечно, быть моим верным мужем до конца дней? Ты говоришь об этом доме?

Он отвернулся.

— Убирайся.

— Не раньше, чем мы завершим этот разговор. Мне надо узнать кое-что. — Она прикусила губу, чтобы та не дрожала, и покрепче сжала рукоятку пистолета. — Эта женщина твоя любовница? — Ее голос прозвучал тихо, и было понятно, что она пытается совладать со своими чувствами. — Скажи мне правду, черт тебя подери, если только в тебе осталась хоть капля порядочности. Ты… занимался с ней любовью?

Джим взглянул на нее. На лице его не было заметно ничего, но глаза походили на сосульки.

— Да.

Внезапно нахлынувшие слезы скрыли его от нее. Брайони постаралась поскорее сморгнуть их. Смертельный холод охватил ее члены, и тоска сжала сердце. В воздухе стоял смрад от дешевых духов Руби Ли.

— Ты негодяй, — выдохнула она.

На скулах Джима заходили желваки, и он двинулся на нее.

— С меня хватит, — сказал он, нависнув над ней всем своим мощным корпусом. — Отдай мне свой чертов пистолет и ради всех святых убирайся.

— Нет! Отойди или я стреляю! — резким голосом крикнула она, отступив и вновь поднимая пистолет. — Я буду стрелять, Джим, клянусь!

Он не остановился. Приблизившись, он схватил жену за кисть руки, державшей оружие, и вывернул ее, забирая пистолет. Брайони с рыданием бросилась на него, молотя руками его грудь и плечи. Он схватил ее, взял за талию и заглянул в блестящие от слез глаза.

— У тебя был шанс отомстить, — сильно тряхнув ее, пробурчал он. — Но ты им не воспользовалась.

В его тоне звучали жесткие нотки.

— Но не расстраивайся, Брайони. Ты уже ранила меня куда сильнее, чем это могли сделать простые пули. Ты уничтожила ребенка, которого я хотел больше, чем что-либо еще, и ты разрушила мою любовь к тебе из-за своей глупой, бессмысленной гордости. Большей раны ты уже не в состоянии мне нанести, да и я не смогу уязвить тебя больше, чем уже сделал. Поэтому давай на этом кон-мим. Я продолжу заниматься пьянкой, а ты езжай домой и укладывайся в свою славную, мягкую, уютную постель. Идет?

— Я могла бы простить тебя. — Голос жены превратился в болезненный шепот, и лицо ее было совсем рядом. — Я могла бы простить тебе все, даже это. Даже Руби Ли, даже ту дикость, которую ты позволил себе сегодня по отношению ко мне. Если бы ты просто попросил меня, я бы простила, потому что любила тебя. Но ты… — Она содрогнулась от бешенства и боли. — Ты не можешь простить меня за то, что я была сама собой. Я просила у тебя прощения, когда вела себя неподобающе под влиянием слепой, глупой ярости, когда сделала ту ужасную, трагическую ошибку! Я умоляла простить меня. Но нет! Мощный Техас Джим Логан не умеет открыть свою душу и простить кого-либо! Ты не смог простить своего отца за все те годы, и он умер до того, как ты обрел возможность сделать это. А теперь ты не можешь простить меня. Интересно, — продолжала она, при этом ее бледное лицо было мокрым от слез, а покрасневшие глаза устремлены на него, в то время как его руки сжимали ее талию. — Интересно, простишь ли ты меня через десять, двадцать или сорок лет, когда от нашей любви не останется и следа, а наши жизни будут исковерканы. Неужели только тогда ты наберешься наконец мужества для прощения, когда будет слишком поздно?