В голове у парня сразу мысли разные блохами запрыгали. Наслышан он был, как люди черту свою душу бессмертную продавали, договор кровью подписывали. Али еще случаи бывали, окажет услугу человеку нечистая сила да ничего взамен не попросит, а через много лет, когда уж человек о том и думать забудет, к нему вдруг и являются, мол, должок-то отдавать надо. Засмеялся Захар, видно на лице парня все сомнения его прописаны были, да и спрашивает: если сомневаешься, мол, так чего ж пожаловал? Решился Афоня:

– Душу тебе продавать не стану. А в остальном договоримся.

– Кому ж душа твоя нужна? Тоже мне сокровище, – хохочет Захар. – Скучно мне, понимаешь?

Один в лесу живу, все одно и то же, надоело. Умных людей вокруг нет, поговорить не с кем. Сумеешь меня развлечь – помогу, а на «нет» и суда нет.

Согласился глупый Афоня, обрадовался даже. Думает, развлечь, это как раз по мне, всю жизнь только и делал, что всех развлекал. Истории я рассказывать умею, не дам черту лысому заскучать. Да только сказать легче, чем сделать. До самого вечера старался Афоня, разные байки рассказывал. Но Захар еще более опытным сказочником оказался. Не успеет Афоня до середины дойти, а черт лысый уже говорит, чем дело кончится, да еще зевает во весь рот, показывает, значит, как ему тошно да скучно.

Стал Афоня про битвы великие рассказывать, о которых у Прова дома наслушался. Оживился слегка Захар. Знаю, говорит, знаю, случай этот произошел со старым лучником Марком, когда кочевники Княжгород осадили, а вот эту историю про подземный ход к реке тебе, верно, Фома-оружейник поведал, так ли?

К ночи уже устал Афоня, в горле пересохло, язык едва шевелится, но не сдается парень. Наконец остановил его хозяин избушки.

– Ну, ладно, пора тебе и передохнуть, а у меня еще дела.

Сказал так, напоил Афоню, накормил, ночевать в избе оставил, а сам в лес подался. Страшно было парню одному посреди леса оставаться, но идти через чащу темную еще страшнее. Интересно ему было, что у Захара за дела такие по ночам, но проследить за ним не рискнул. И так положение – хуже не придумаешь, развлекал черта лысого, развлекал весь день, а вот сумел ли развлечь? Стал Афоня голову ломать, чем бы еще Захара порадовать. Вспомнились ему слова знахарки старой, что черта переиграть да обхитрить надобно. А как? Вот бы Василину спросить, она ученая, много хитростей всяких знает. Вспомнил сказочник про Василину, представил себе взор ее ясный да голос нежный, сразу на душе у него потеплело. Успел он подумать, что утром обязательно какой-то выход найдет, и задремал. Но до утра ему проспать не удалось. Едва слышно скрипнула дверь избушки, но и этого негромкого звука хватило, чтобы чуткий сон Афони прервать. А тут еще где-то совсем рядом ухнула сова, потом еще раз и еще. Завозился Афоня, а тихий насмешливый голос спросил прямо над ухом:

– Не спится, служивый?

Парень аж с лавки грохнулся. Ну, надо же, как этот черт лысый двигается бесшумно; такой здоровый, а даже половица не скрипнет! Засмеялся Захар, лампу зажег.

– Какой ты, горе-вояка, пужливый, однако ж, – молвил черт, – ну, коль уж все равно не спишь, давай, что ли, в карты играть.

Афоня картами и так не больно увлекался, а уж с самим чертом играть, какой же дурак сядет? Понятно, что у того в колоде восемь тузов, да все козырные. Правда, крест нательный у Афони на шее так и висит, хоть и слышал он раньше, что черти, если уж соглашались с людьми говорить, то непременно условие ставили, с крестом к ним не являться. Видать, Афоне черт какой-то неправильный попался. Так что, вроде бы и мог сказочник карты заколдованные перекрестить, чтобы, значит, настоящие увидеть, но все же рисковать не захотел. Головой помотал, не мастак я, мол, в карты играть.

– Может, в шахматы умеешь? – усмехнулся черт лысый.

Фигурки резные, затейливые, шахматами прозываемые, Афоня у Прова в доме видел. Привез их Пров из походов дальних, заморских. Сказочник даже играть с Василиной пробовал, да только ни разу не выиграл, большая искусница была дочка сотника в этой забаве заморской. С чертом ему и здесь не сравниться.

– Лучше в шашки, – почесав в затылке, решился Афоня, – это забава своя, родная, каждый ребятенок ей балуется.

А про себя думает: «Уж тут я не проиграю, на прошлой ярмарке всех обыграл, тетушке Прасковье петуха принес».

Сели они в шашки играть. Захар и глазом моргнуть не успел, как обыграл его Афоня. Удивился черт лысый. Афоня же обрадовался. «Ай да я, – думает, – неужто самого черта обыграл?!» Сели во второй раз. Только собрался Афоня свою шашку в дамки провести, глядь, а на шашке – портрет Василины, смотрит она, как живая, да еще лукаво так сказочнику подмигивает. Смутился Афоня, все мысли порастерял, все ходы позабывал, в общем, Захару победа досталась. Начали третью партию. Ни один, ни другой не торопятся уже, каждый ход обдумывают, Захар кряхтит да лоб морщит, Афоня в затылке скребет. Прижимает черт, но и Афоня не сдается, а дела у него на доске все хуже, противник того гляди в дамки прорвется. «Надо что-то делать!» – думает сказочник. А что, не знает. Можно бы сжульничать, ведь фокус с портретом тоже честной игрой не назовешь, да как схитрить, чтобы не попасться? Начал Афоня по привычке своей давней себе под нос бормотать, ходы обдумывая, да и сам не заметил, как стал историю рассказывать, да складно так, словно певец бродячий, раньше у него так и не получалось.

В одном царстве встарь

Жил да был Семен-царь.

Был он не умен, не глуп,

Не щедр, но и не скуп,

А так, себе на уме,

Несогласных держал в тюрьме,

Государство – в руках,

А казну – в сундуках.

С соседями часто бранился,

Потом за чаркой мирился,

Словом, жизнь как у всех:

То слезы, то смех.

И была у царя дочь,

Сладить с нею невмочь,

Нравом Марья вся в папеньку,

Не уступит ни капельки,

На испуг не возьмешь,

Мамок-нянек не ставит ни в грош,

Воевода ей не советчик,

Царю-батюшке тоже перечит.

Слишком много взяла Марья воли,

Нет терпения царского боле,

Не спустил бы царь своевольнице,

Кабы не дал царице, покойнице,

Слово царское – Бог видит,

Что царевну ничем не обидит.

Царь бояр собрал на совет,

Чтобы, значит, нашли ответ…

Смотрит Афоня, а Захар-то заслушался, шашки, не глядя, переставляет да сказочника, знай, поторапливает: «А дальше-то что? Давай, рассказывай!» Сделал царь, как бояре посоветовали, бросил клич, собирая женихов. А дочке ни один жених не нравится, капризничает Марья-царевна да привередничает. Разозлился царь и в сердцах пообещал за того дочку выдать, кто коня его дикого усмирит, раз уж не по нраву ей царевичи да королевичи. Появился тут бродяга-цыган, коня лихого укротил. Делать нечего, пришлось царю слово царское держать. И пошла царевна бродить по земле вместе с цыганом веселым. Сказка, как водится, хорошо закончилась, оказался цыган королевичем переодетым, а за время странствий так влюбилась в него царевна, что капризничать вовсе перестала. Засмеялся Захар, головой закрутил от удовольствия: