Чижов верно подметил один из существенных аспектов механизма господства Габсбургов в Хорватии, основанный на принципе «разделяй и властвуй» и направленный на разжигание венгеро-хорватских противоречий. «Все… погрязли в политических спорах с маджарами, а немцы в мутной воде рыбу ловят», — констатировал он[140]. Именно этого и добивался канцлер Австрии К. Меттерних, всерьез обеспокоенный ростом славянского национального движения в среде хорватов и составивший в 1843 году для своего императора меморандум «Состояние славянства и его влияние на монархию». В нем, в частности, говорилось: «Сегодня от правительства зависело бы довести борьбу между национальностями Венгрии до открытой схватки»[141]. Власти в Вене ввели запрет для своих подданных на употребление в устной и письменной речи слова «иллир» и установили строгую цензуру хорватской печати.

Несмотря на объективный — вширь и вглубь — рост славянского национально-освободительного сопротивления, для Чижова было очевидно, что консолидации антиавстрийской оппозиции мешает недостаточная связь лидеров иллиризма с народом, их нежелание вовлекать широкий спектр общества к активной политической жизни. «Главное дело в том, что народ здесь, как и у нас, ровно не участвует»[142], — с горечью записал Чижов в своем дневнике. Верный славянофильскому принципу народолюбия, Чижов воспринимал крестьянство с его несомненным, хотя в большинстве случаев и стихийно выраженным этническим самосознанием, как своеобразный резервуар народности. Его возмущало социальное неравенство, пустившее глубокие корни в землях австрийских славян: «… здесь аристократический состав общества отнял всякое значение у кмета (крестьянина. — И.С.). Спаю — всё, кмету — одно существование, купленное ценой тяжелой работы. Одна надежда на время и дальнейшее развитие народности… Я никак не могу понять, каким образом составилось такое резкое неравенство в народе; впрочем, не то же ли самое и везде? Славяне на земле, предводители взяли себе огромные участки, и вот первое начало аристократии; остальное доделалось временем»[143].

Дискриминационная религиозная политика Габсбургов делала особенно тяжелым положение славян православного вероисповедания. «Наши православные терпят здесь еще больше, — свидетельствовал Чижов, — кроме всех тягот, они несут еще одну — содержать духовенство… На их плечах и католические священники, и наши; первые потому, что им производится жалованье из общественных сумм, собираемых с тех же крестьян, вторые — непосредственно»; «Школы все содержатся самим обществом, без всякого пособия правительства, между тем как католическим оно помогает. Точно так же церкви строятся, поновляются и поддерживаются без всякого участия правительства»[144].

Тягостное впечатление на Чижова произвело далеко зашедшее онемечение в ряде славянских поселений, особенно в так называемой Военной Границе. «На это поколение нет никакой надежды, — сокрушался он. — Будет ли, нет ли что-нибудь от следующего, а это сильно понемечено»; «Как грустно мне видеть, что все это далеко и сильно далеко от того, что я предполагал[145], а предполагал не только a priori, но судя по Далмации. Вот тебе и раз — скоро начинают разрушаться понятия о близком славянском оживлении»; «идея всеславянства — пока решительно частная идея, нисколько не заметная в действительной жизни». Вывод напрашивался сам собой: так как Россия — единственная в славянском мире держава, сохранившая свою независимость, то очевидно, что «славянский период разовьется у нас и нами двинется»[146].

В одном из писем к Языкову из Загреба Чижов признавался: «… Я пока совершенно запутан всем, что вижу»[147]. Приезд в Хорватию «киевского славянофила» Н. А. Ригельмана, родственника Григория Галагана, был как нельзя кстати. Николай Аркадьевич отчасти уже имел налаженные контакты с местными политическими и общественными деятелями, что облегчало для Чижова задачу лучшего понимания сложного соотношения сил, определявшего ход освободительного движения в землях австрийских славян. Вместе они общались как с хорватскими лидерами, так и с простым народом, изучали все доступные книги и периодическую литературу по Иллирийскому краю.

Особо заинтересовал путешественников из России литературно-критический журнал «Коло», который редактировал видный деятель иллирийского движения хорватский поэт Станко Враз. «„Коло“ — очень недурная книга, — отозвался об этом издании Чижов, — в ней статьи весьма и весьма дельные»[148].

Федор Васильевич проявил себя горячим сторонником расширения контактов издателей «Кола» со славянофильскими писателями в Москве. Через А. Н. Попова он стал хлопотать о присылке славянофилами статей для ближайшего выпуска журнала. В одном из писем к Попову Чижов сообщал: « Хомякова стихотворения читают как Священное Писание, и вообще все, что появляется в славянском духе, принимается с восторгом… Здесь сильно нуждаются в книгах нашей литературы»[149]. Именно в эти годы на хорватский язык были переведены Пушкин, Лермонтов, Веневитинов, а на страницах хорватских литературных журналов начинают регулярно помещаться статьи о русской литературе, музыке и театре. Высоко оценивая роль «матиц» (славянских литературно-научных и культурно-просветительных обществ) в деле общеславянского национального возрождения, Чижов планировал по приезде в Россию организовать сбор средств в пользу «матицы» у хорват. Также хорватские иллиры получили от славянофилов материальную помощь в размере 25 тысяч рублей для создания Национального хорватского музея и на продолжение издания журнала «Коло» и газеты «Даница».

Самое благоприятное впечатление произвело на Чижова посещение Сербии: «Под турками славяне меньше терпят, чем под австрийцами»[150]. Любовь сербов ко всему русскому, хорошее знание ими русского языка и литературы рождали ответное братское чувство. Он подробно познакомился с положением дел в народном просвещении, интересовался сербским законодательством.