— Я!

— Сгоняй, дружище, в отдел пеленгации, пусть запеленгуют, с кем сейчас разговаривает начальник метрополитена.

— Есть!

Кипятков погнал.

В кабинете воцарилась тишина. Ребята молча смотрели на майора. А майор молча подслушивал телефонный разговор начальника метрополитена.

Наконец Гвоздь вынул наушник из уха:

Вот так номер, чтоб я помер! Знаете, что сказал этот Борзунов?

Что?

Он сказал: «Ко мне приходили из ФСБ, интересовались объектом на Мартышкином кладбище». И далее пересказал весь наш разговор… О чем это говорит, орлы?!

А о чем?

Да о том, что мы на верном пути!.. Эхма! — молодцевато подкрутил усы бравый майор. — Сейчас для полного счастья еще б и негритяночку найти.

Не успел он это произнести, как дверь отворилась и в кабинет вошла… негритянка.

Потря-а-сно! — ахнула Любка.

Уле-е-тно! — ахнул Тимыч.

Отпа-а-дно! — ахнул Димыч.

А негритянка на чистом русском языке сказала:

Здравствуйте. Могу я поговорить с капитаном Кипятковым?

Можете, — галантно ответил ей Гвоздь. — Он на минутку отлучился. Прошу… — предложил майор негритянке стул.

Но та садиться не стала.

— Дело в том, — с волнением продолжила она, — что этот капитан ищет чернокожую знакомую профессора Федякина.

— Совершенно верно, — подтвердил Гвоздь, — мы ее ищем, но никак не можем найти.

Так вот, я знакомая Федора Петровича.

Очень приятно. А как вас зовут?

Соня Мармеладова.

Где-то я уже слышал вашу фамилию, — стал припоминать Гвоздь. — Вы у нас ни по какому делу не проходили?

Нет, не проходила. Просто у моего отца фамилия Мармеладов, и он назвал меня Соней в честь героини романа Достоевского.

Ну конечно же! — хлопнул себя по лбу майор. — Сонечка Мармеладова из «Преступления и наказания». А у вас что, отец — русский?

Русский. И мать тоже русская. Но с африканскими корнями. Поэтому, наверное, ваш Кипятков меня и не нашел, когда наводил справки о негритянках, проживающих в Петербурге… Но дело не в этом! — горячо добавила девушка. — Я пришла вам сообщить, что Федор Петрович ни в чем не виноват! Это честнейший человек!.. Честнейший!..

А никто и не сомневается в его честности, — сказал майор.

Как?.. — растерялась негритянка. — Но вы же им интересуетесь?

Интересуемся. Но совсем по другому поводу.

Уф, — отлегло у девушки от сердца. — А я почему-то решила, что раз ФСБ наводит справки о Федоре Петровиче, значит, его подозревают в чем-то нехорошем.

Ну что вы, Сонечка, — заливался соловьем майор Гвоздь, — как мы можем подозревать такого замечательного ученого!

Да, да! — с воодушевлением подхватила девушка. — Федя… э-э… Федор Петрович — замечательный ученый… замечательный…

А вы с ним давно знакомы? — словно бы невзначай осведомился Гвоздь.

С прошлого лета.

Угу-у, — прикинул майор, — а сейчас у нас уже конец весны. Стало быть, вы его знаете около года.

Да… А что? — снова встревожилась негритянка.

Ничего, — сказал Гвоздь. — Просто спрашиваю.

Этим летом мы собираемся пожениться, — доверительно сообщила девушка майору.

Похвально, похвально… А где сейчас профессор? — мимоходом поинтересовался Гвоздь.

На Канарских островах. Его пригласили туда читать лекции.

— Кому же он их там читает? Туристам?

Не знаю. Наверное.

А вы не могли бы ему позвонить?

Что, сию минуту? — растерялась девушка.

— Да.

А зачем?

Да так просто.

Как это — так просто? Я не понимаю…

— А вам, Сонечка, и не надо ничего понимать, — задушевно сказал майор Гвоздь. — Поговорите с ним по телефончику, и все.

— Ну хорошо… — Негритянка достала рубку, набрала номер и сказала ласковым оном: — Алло, котик, это я.

Мобильник у Мармеладовой оказался таким громким, что в кабинете без труда можно было слышать голос Федякина.

Ой, мой черный заинька, — обрадовался профессор. — Я так по тебе соскучился, ушастик.

И я по тебе, котеночек, соскучилась.

Ты меня любишь, зайчонок?

Очень, котенок!

Очень-очень?

Очень-очень. А ты меня?

И я тебя очень-очень…

Тимыч слушал воркование влюбленных, и его терзала совесть. А он-то, придурок, как со своей первой любовью разговаривал: «Чего тебе надо?.. Не фиг мне мозги пудрить…» «Попрошу у Ля прощения, — твердо решил Тимыч, — если она, конечно, еще позвонит».

Димыч же, слушая Соню и профессора, кривился как от пенки на молоке: котеночек, зайчоночек… тьфу!., телячьи нежности.

А Любка Крутая вздыхала завистливо. Вот она, настоящая любовь! Как в сериалах.

Между тем влюбленные продолжали ворковать:

Ты обо мне думаешь, любимая?

Постоянно, любимый.

И я о тебе постоянно думаю.

А я тебя сегодня во сне видел.

А я тебя вчера во сне видела…

В этот момент в кабинете появился капитан Кипятков.

— Товарищ майор, разрешите доложить! — козырнул он.

— Тс-с, — приставил Гвоздь палец к губам и шепотом распорядился. — Гони, дружище, опять к пеленгаторщикам, пусть запеленгуют… — украдкой кивнул он на Соню.

— Слушаюсь! — Кипятков вновь умчался.

Майор метнул взгляд на девушку: не усекла ли она его распоряжение? Но влюбленная по уши Соня слышала лишь голос своего возлюбленного.

— Не простудись там, заинька, в этом холодном Питере, — заботился Федякин.

А ты, котик, не перегрейся на этих жарких Канарах, — заботилась Соня.

Целую тебя, любимая: чмок-чмок, — чмокал профессор в трубку.

И я тебя, любимый: чмок-чмок, — чмокнула в ответ Соня и спустилась с седьмого неба на землю. — Ой! — смущенно закрыла она черное лицо черными руками, — простите, я совсем забылась.

Ну что вы, что вы, — добродушно пробурчал Гвоздь. — Это так трогательно. Вы с профессором, прямо как Ромео и Джульетта.

Скорей уж, как Отелло и Дездемона, — тихонько сказал Димыч Любке.

А почему? — тоже тихонько спросила у него Крутая.

Так Дездемона же черная была.