Нихат сглотнула.

– Я напоминаю, что ты решил сделать все, что можешь, лишь бы избавить принцессу Зохру от стресса. Вот почему я здесь, ваше высочество.

Ее обращение прозвучало как пощечина.

– Не называй меня так.

Нихат засмеялась, и Азиз повернулся к ней. То был низкий смех, полный такого отчаяния, что волоски на его шее встали дыбом.

– Как давно ты смотрел на себя в зеркало, Азиз? Ты истинный принц Дахара. Ни ранение, ни отвращение к самому себе, ни желание влачить жалкую жизнь – ничто не изменит этого факта. Дахар – его политика, благосостояние, экономика – это кровь, которая дает тебе жизнь.

– Довольно, Нихат!

Невзирая на его предостережение, она придвинулась ближе. В ее взгляде застыла немая тоска. От стройной фигуры исходили почти осязаемые волны напряжения. Но тепло ее тела зажгло в мужчине ответный огонь.

– Признай, что даже сейчас ты жаждешь этого. Признай, как мучает тебя, что Аяан займет твое место, что его сын станет королем. Разве тебя не изводит то, что Аяан завладел всем, что должно принадлежать тебе?

Азиз вздрогнул, слова Нихат пробили его броню, причинив боль.

– Да, мучает. Мучает, что Аяан страдает каждую ночь, что мои отец и мать вынуждены оплакивать дочь, которая так и не вышла замуж. Куда бы я ни повернулся, на всем лежат следы разрушения, виной которому я.

Нихат не отступила даже теперь. Ее полные губы упрямо сжались, а подбородок вызывающе приподнялся.

– Я знаю, как Амира любила тебя. Даже если бы ты был в чем-то виноват, она простила бы тебя, Азиз. Она не хотела бы, чтобы ты влачил жалкое существование.

– Но ее нет. И это моя вина.

– Как? Террористы напали на вас троих и убили ее.

– Не так. Я бросил им наживку. Я позволил просочиться информации, что назначил брату и сестре встречу в этом месте. Террористы угрожали нам несколько месяцев. Мой рискованный план состоял в том, чтобы поймать их, но я не стал посвящать в него отца. Однако ничего не получилось. Группа захвата получила от отца другой приказ, а я слишком поздно понял, что Аяан и Амира остались без прикрытия. Они собирались поговорить со мной, потому что волновались за меня, так как я их избегал. И они…

Голос Азиза сорвался от пронзившей его боли, а затем он почувствовал нежное прикосновение Нихат к своему плечу и не решился посмотреть на нее. Когда он все же поднял глаза, то не увидел сочувствия или жалости. В ее взгляде отразилась его боль, его горе. Это придало ему сил.

– Я видел, как в Амиру попала пуля, которая предназначалась мне. Я видел, как другая пуля задела по касательной голову моего двадцатилетнего брата. Я видел, как они упали, видел, как эти ублюдки тащили их, и ничего не мог поделать. И все это случилось из-за меня. Потому что я был безрассуден, потому что мне было все равно, буду я жить или умру. Амира погибла из-за меня. Аяана до сих пор преследуют ночные кошмары… В то время я позволил эмоциям захлестнуть меня. Ты уехала – и я словно с цепи сорвался. Золотой принц, чьи желания всегда исполнялись, который ни в чем не знал отказа, не смог смириться с потерей женщины. Принц на поверку оказался слабаком. Мужчина, который является рабом своих эмоций, не может стать королем. Был момент, когда я думал, что династия аль-Шарифов, которая владела этими землями два века, прервется из-за того, что я натворил. Новость Аяана наполняет меня радостью. Я чувствую себя как приговоренный к смерти, которого помиловали прямо на эшафоте. Мне все равно, Нихат, кто будет на троне – Аяан или я, – и все равно, кто в дальнейшем будет управлять Дахаром – его сын или мой.

Нихат потерла шею, учащенно дыша. Неожиданно она пошатнулась, но Азиз не дал ей упасть.

– Почему тебе не все равно, оставлю я Дахар или нет? – спросил он.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – призналась она. – Моя жизнь станет проще, если ты уедешь. И все ж… – Она все сделала для того, чтобы Азиз мог выполнить свой долг, чтобы он стал отцом наследника престола, и заплатила за это непомерную цену. – Аяан будет вынужден разбираться со всем этим один, тогда как ты можешь помочь. Ты собираешься бросить своих родителей, и это похоже на трусость.

– Что, по-твоему, я должен сделать, Нихат?

Взяв Азиза за руки, она притянула его к себе и поцеловала в щеку, наслаждаясь легкими уколами щетины, а затем обняла его так, словно не хотела отпускать.

– Думаю, ты уже достаточно себя наказал. Твое сердце – твой самый большой дар, Азиз. Но ведь ты не станешь меня слушать, верно? – Она провела пальцами по его виску, очертила высокие скулы.

Как она любила его в эту минуту!

Да и как она могла его не любить?

– Расскажи Аяану то, что рассказал мне. Объясни, почему ты хочешь уехать. Назови истинную причину. И если ты по-прежнему жаждешь наказания, позволь брату его назначить.

Азиз долго смотрел на нее, а затем повернулся и ушел.

Нихат прислонилась к стене. Казалось, она готова разлететься на миллион кусочков. Или, может, уже разлетелась?

Мне все равно, Нихат, кто будет на троне – Аяан или я, и все равно, кто в дальнейшем будет управлять Дахаром – его сын или мой…

Принятое восемь лет назад решение вдруг утратило свою важность, и вроде бы устоявшаяся жизнь пошатнулась. Тогда она считала, что поступила правильно, не позволив Азизу выбирать между любовью и короной.

Будучи уверенной в этом, Нихат была способна вынести любую боль, она смогла бы жить, даже потеряв все. Но если Азизу все равно, кто унаследует трон и чей ребенок будет наследником…

Нихат без сил опустилась на пол и обхватила себя руками.

Она не вынесет, если Азиз уедет, она умрет, если больше его не увидит, не почувствует его сильные руки на своем теле, не увидит пламя в его глазах.

Всю жизнь Нихат сражалась за право самой творить свою судьбу. Сейчас у нее появилось ощущение, что силы оставляют ее. Ей хотелось вручить свое тело и свою душу Азизу и забыть обо всем.

Она всегда будет его любить. И она в таком отчаянии, что будет цепляться за него столько, сколько сможет.

Следующим утром Азиз мерил шагами кабинет своего брата, обуреваемый мыслями, разительно изменившимися за несколько недель.

Ему все еще было больно находиться во дворце, но теперь он мог по крайней мере справиться с этой болью.

В его ушах продолжали звучать слова Нихат.

«Трусость», – сказала она. Каждый его поступок, каждое решение, которое он принимал в последние годы, были проникнуты трусостью. И во всем этом виновата его ущемленная гордость.

Если в свое время он годился для того, чтобы управлять Дахаром, возможно, он сможет служить своему брату и часть его ноши принять на себя. Разве человек чести имеет право сбежать от хаоса, который сам устроил?

Азиз подошел к портрету своей семьи, и на его глазах выступили слезы.