Ратлидж широко улыбнулся:

– Сразу видно, вы мне не доверяете!

– Дело не в доверии, а в самосохранении. У меня еще есть время выпрыгнуть за борт, если вы отъявленный дилетант, от которого только и жди беды.

Но он знал свое дело, и вскоре лодка вышла из устья в открытое море. Море утром было спокойным; ветер гнал лодочку дальше, где на волнах плясали белые барашки, и легко было на веслах дойти до небольшого пляжа за Тревельян-Холлом, до того места, где мыс закруглялся, а затем снова вернуться к пляжу, где они вытащили лодку на берег и вышли сами.

Рейчел повернулась к нему; Ратлиджу трудно было понять, о чем она думает, пока она не сказала:

– Я уже целую вечность не выходила в море! Как чудесно снова оказаться на воде! Питер был человеком сухопутным, он не мог отличить нос от кормы, зато Николас обожал плавать, он выходил в море в любую погоду, чувствовал волны под корпусом и порывы ветра. Когда он уходил на войну, он мечтал попасть на флот, но его не взяли – сказали, нет опыта, представляете? Поэтому он очутился во Фландрии, в грязи, среди ужаса и убийств, – и его отравили газом. – Сияние поблекло, и она потянулась к корзинке, пока Ратлидж привязывал лодку к валуну.

– Расскажите о своей кузине Сюзанне, то есть миссис Харгроув.

Она выпрямилась и посмотрела на него в упор, не выпуская из рук корзинку.

– Так вот зачем вы привезли меня сюда! – воскликнула она. – Чтобы поживиться моими воспоминаниями, а потом решить, стоит ли завтра возвращаться в Лондон?

– Нет, – сухо ответил Ратлидж. – Вы сами заговорили о родственниках, не я. А Сюзанна вчера заходила ко мне. Поэтому я и спросил.

Рейчел отвернулась, поставила корзинку и начала подниматься по пологому склону, который вел от воды к парку. Ратлидж последовал за ней. Наверху она остановилась и посмотрела на парк, окружавший дом.

– Сюзанна очень похожа на Стивена, но как будто его бледная копия – не такая красивая, не такая обаятельная, не такая живая, не такая… любимая. По-моему, и Розамунда больше любила Стивена, потому что видела в нем собственное бессмертие. Себя, которая снова стала молодой и готовой продолжать жить. А может быть, он напоминал ей Ричарда. Иногда я и сама об этом думала. Розамунда любила Оливию, потому что видела в ней Джорджа, и Николаса, потому что он был так… так похож на своего отца. Внешне, я имею в виду. Внутренне Николас унаследовал силу Розамунды. Розамунда никогда никого из детей не выделяла, во всяком случае, открыто, но в глубине души… кто знает?

– Расскажите о ее мужьях.

– Джордж был замечательным человеком, обаятельным и очень мужественным. Джеймс был утонченным; в нем были глубина, ум и чувство юмора. А Брайан Фицхью так любил Розамунду, что ей просто не оставалось ничего другого, кроме как полюбить его в ответ. Но по характеру он был слабее ее… – Рейчел повернулась к нему; лицо ее как будто превратилось в маску. – Я ответила на ваш вопрос?

– Сюзанна намекала на некоего мистера Чемберса, который был влюблен в Розамунду и охотно женился бы на ней.

– О да, Том Чемберс едва не сделал ей предложение. Наверное, он мог бы избавить ее от одиночества и тоски. Она уже начинала думать, что слишком многие из тех, кого она любила, умирали. Как будто их смерть как-то связана с ней! Как будто она в чем-то виновата. Я не хочу сказать, что она делилась с нами своими мыслями… нам пришлось собирать все по кусочкам. Вот почему нам казалось, что мистер Чемберс тоже сыграет свою роль в ее жизни. Новая любовь, новая жизнь – скоро Розамунда снова будет счастлива! И вдруг однажды ночью она не могла заснуть, по ошибке приняла слишком много лауданума… и перед рассветом умерла.

– Сюзанна боится, что ее мать намеренно покончила с собой. Ей трудно поверить в такое, она очень напугана…

Рейчел изумленно воззрилась на него:

– Правда? Сюзанна никогда не заговаривала о своих страхах со мной! Да и ни с кем другим, насколько мне известно. Вы уверены? То есть… может, это просто фантазия женщины, которая ждет ребенка?

– Она была очень расстроена. Если у нее такие фантазии, она доведет себя до болезни еще до родов. По-моему, она боится, что ее фантазии могут оказаться правдой. Почему?

Рейчел покачала головой:

– Розамунда слишком любила жизнь, чтобы покончить с собой. Мне трудно поверить, что она свела счеты с жизнью.

– Вы только что говорили, что она тосковала…

– Да, но мы все когда-то тоскуем, бываем подавлены! У всех нас бывают темные периоды, когда кажется, что труднее жить дальше, чем сдаться. Неужели вы никогда не чувствовали, что смерть – ваш друг, милосердный друг, который поможет убрать все ваши горести и печали?

Первым ей с горечью ответил Хэмиш:

«Уж мне-то смерть вовсе не показалась другом! Я бы жил дальше, если бы мог!»

Ратлидж отвернулся, боясь, что Рейчел прочтет ответ Хэмиша в его глазах.

– Мы говорим о Розамунде… – тихо напомнил он.

– Нет, – решительно возразила Рейчел. – Розамунда никак не могла покончить с собой! Николас непременно бы это понял… и сказал бы мне!

Не дожидаясь ответа Ратлиджа, Рейчел продолжала с наигранной бодростью:

– Вы не против? Пока здесь, я должна проверить, сдержал ли Уилкинс обещание полить цветы на террасе. Иногда он забывает… – Она зашагала к дому, с сомнением покосившись на него, словно заранее прося прощения за то, что не позвала его с собой. Но ей нужно было побыть одной, попробовать восстановить хотя бы отчасти утреннюю радость.

Рейчел и так уже пришлось пережить немало; Ратлидж счел, что она неплохо справляется. Просто ей до сих пор невыносимо думать, что Розамунда могла покончить с собой. Розамунда всегда была для нее символом безмятежности, ясности и жизненной силы. С самого детства жена дяди оказывала на Рейчел сильное влияние. Как примириться с таким противоречием? Кроме того, Рейчел никак не могла понять, почему Николас предпочел уйти из жизни. От кого – или от чего – он стремился уйти, убежать? Не выдержав неопределенности, она попросила о помощи Скотленд-Ярд. Но приехавший из Лондона инспектор лишь усугубил положение. Он предполагает возможность убийства… Тем самым он бросает тень на Тревельян-Холл и на женщину, бывшую его душой, его средоточием…

К Генри Ашфорду Рейчел обратилась из-за того, что зашла в тупик. Но в Боркум прислали человека, которому наплевать на Николаса. Инспектор Ратлидж не проявил сочувствия ни к Розамунде, ни даже к Оливии. Он усугубляет ее страдания, ее боль, ее сомнения; он воскрешает в ее памяти то, о чем она предпочла бы забыть навсегда. Ратлидж приехал вовсе не для того, чтобы выполнить ее просьбу; он поглощен своими мыслями и другими, наверное, лондонскими делами. А ее после смерти Николаса по-прежнему окружает непроглядный мрак…

Рейчел показалось, что она готова возненавидеть Ратлиджа. Можно подумать, во всем виноват именно он! Конечно, в глубине души она понимала, что несправедлива к инспектору, и все же временами ее так и подмывало наброситься на него, сделать ему больно, как он сделал больно ей. Ей хотелось отомстить Ратлиджу за то, что тот заронил в ее душу семена сомнения, которые могли прорасти.