Так что, когда Юра позвал меня помочь найти мой плакат, который во время прощальной речи директора должны были держать Даяна и Юля, я с невольным облегчением отпустила руку Романа, чмокнув его в щеку, и побежала разбираться.

– А его тут нет… – удивленно крикнула я Юре, обыскивая стол в углу актового зала.

– Может, техничка в кладовку убрала? – недовольно пробухтел парень, протягивая мне фонарик и кивая на старую дряхлую дверь в конце зала. – Пошли. Посветишь мне, а то там лампочки нет.

Мы пару минут рыскали лучом фонарика по стеллажам кладовки, пока случайно не выхватили знакомый уголок бумаги – разумеется, на верхнем стеллаже. Интересно, как наша уборщица – невысокая и полненькая баб Катя – умудрилась засунуть его так высоко?

– Я полезу, а ты свети, – пояснил парень и принялся медленно взбираться по потрепанным временем, периодически жалобно скрипевшим под его ногами полкам.

Наверное, зря я после этой просьбы переступила порог того небольшого помещения, возможно, я должна была ухватиться за свое подозрение и позвать на помощь кого-то еще. Потому что как только дверь, которую я до этого придерживала собственным телом, освободилась, ее кто-то вдруг с размаху захлопнул.

С перепугу я уронила фонарик, а растерявшийся Юра, промахнувшись во внезапно наступившей темноте мимо очередной полки, с невнятными воплями свалился на пол вместе со всем содержимым стеллажа.

– Кажется, я ногу сломал! – заныл он. – Открывай скорее двери и зови кого-то из парней. Меня надо отнести в медпункт.

– Не хочу тебя расстраивать, – обманчиво спокойно сказала я, отчаянно дергая ручку. – Но, похоже, кто-то запер нас на ключ.

– Что за детский сад! – возмутился он, с кряхтением шебуршась в темноте. – Слушай, посвети мне, я хоть сам посмотрю, что с ногой.

– Эм-м-м…

– Только не говори, что ты уронила фонарик. Инна?

– Прости, я нечаянно.

– Черт, блин! Ну что за непруха!

Ситуация была не айс. Юра без телефона, как и я, а единственный источник света затерялся в кипе свалившихся на пол бумаг. В течение часа, наверное, я стучала и колотила руками и ногами по двери как сумасшедшая, пока Юра, у которого к этому времени более-менее отпустило ногу, не заметил хмуро:

– Ин, если до сих пор ты не перекричала музыку снаружи и сюда никто не зашел, то, скорее всего, не зайдут до утра.

– И что ты предлагаешь? – с обреченным вдохом спросила я.

– Я лично буду спать. Кстати, на бумагах очень даже удобно! Предлагаю тебе присоединиться. У тебя же там дверь? Вот повернись к ней спиной, расставь пошире руки и медленно иди вперед. Только не наступай со всей силы, а то еще раз ногу мне повредишь.

Так что, осознав бесполезность попыток достучаться до помощи и пожалев руки, которые и так уже болели от того усердия, с которым я пинала хлипкую на первый взгляд, но оказавшуюся такой крепкой дверь, я разместилась рядом с парнем и спустя какое-то время, проведенное в невнятных разговорах, задремала.

Проснулась от какого-то странного шороха и возни. Открыв глаза и заметив щелочку приоткрытой двери в кладовку, из которой пробивался неяркий свет, я буквально взвилась с импровизированного бумажного ложа.

– Юра, дверь открыта! – я принялась тормошить своего невольного соседа по заключению, но тот лишь что-то хрюкал во сне и отпихивался от меня. Да больно надо, будить тебя! Ну и спи тут, как поросенок!

Похоже, «шутник» после окончания дискотеки спохватился, что так и не открыл дверь, и, дождавшись, пока мы перестанем шуметь, тихонько открыл дверь и сбежал. Ну, попался бы он мне! Я бы ему такую прощальную «дискотеку» устроила!

Стоило выйти из кладовки, как моему взгляду предстала ну очень занимательная картина: в центре актового зала самозабвенно целовались Никита и Зоя. Сперва я застыла, даже не зная, как лучше поступить, ведь, с одной стороны, я сейчас понимала Зою – не так-то просто в лагере найти место, где можно уединиться со своим парнем. А с другой, а вдруг это они нас закрыли? Ну, мало ли?

Так что, громко цокая каблуками, направилась на выход мимо них.

– Инна!? Что ты тут делаешь? Уже третий час ночи! И дискотека давно закончилась, – то ли испуганно, то ли взволнованно спросил Никита.

– Да так, мимо проходила и вдруг спросить решила – это не вы меня здесь в кладовке закрыли? Ну, чтобы я вам целоваться не мешала.

– Это не…

– …не то, что я думаю, бла-бла-бла… – равнодушно закончила я за него. – Да мне плевать. Делайте, что вам угодно. Только на фига было праздник мне портить?

Выскочив на улицу, я чуть не бегом направилась к единственному зданию, где не караулили охранники: в комнату Романа, у которой был вообще отдельный вход. Надо объяснить ему эту тупую ситуацию, а заодно и узнать, какого, извините, хрена, он меня не искал? Я же сказала ему, куда пошла! Неужели не волновался совсем? Ни капельки? Все же твоя девушка пропала!

В его комнату я ворвалась с намерением тут же кинуться выяснять отношения, так как включенный свет заметила еще с улицы. Только вот то, что я увидела в комнате, не лезло ни в какие рамки.

Роман, совершенно обнаженный, лежал на кровати рядом с Юлей, которая по-хозяйски закинула на него бедро и умостила голову на его мерно вздымающуюся грудь. Постельное белье сбито, а подушка завалилась за изголовье кровати. Одежда и нижнее белье, женское и мужское, разбросано по всей комнате, на полу возле кровати валяются использованные презервативы – несколько завязанных узлом штук.

Мне хватило одного взгляда на эту живописную картину, чтобы окончательно установить свои самые главные жизненные принципы и правила: никогда больше не верить Роману Вернеру, не давать ему ни единого шанса, а самое главное – никаких больше чувств по отношению к этому негодяю!

Юля

– Тсс… – шикнула я на гомонящих вокруг меня девушек и указала пальцем прямо перед собой. – Как же они меня бесят!

Мы лежали на пляже, наслаждаясь последними деньками в прекрасном лагере «Зорька».

И вроде все клево: море есть, кормят нормально, красивая я тут такая одна, остальные мне в подметки не годятся, на место лидера особо никто не претендует. Вполне можно было бы оторваться на последних летних каникулах.

Все настроение портил один фактор – эта чертова выскочка Миронова, умудрившаяся захомутать единственного приличного во всем лагере парня! Я до сих пор в шоке, что он – такой симпотный, при деньгах, со своей машиной, душа компании – обратил внимание на эту задаваку! Нет, главное, ведь и смотреть-то там не на что! Худая, как вобла пересушенная, вечно хмурая и какая-то напряженная, да еще дурацкие розовые пряди. Пошлость какая! Надо будет у своего парикмахера потом уточнить, она такие делает?

И вроде все сперва шло как надо: казус в столовой, где Ромчик выставил напоказ доброй половине лагеря эти ее трусы дебильные, затем случай на пляже, когда она его в воде лягнула как следует. Ну вот откуда там взяться симпатиям?