После восьми лет, проведенных в Бедфорд-Хиллз, его цели стали более скромными: уйти на покой в здравом рассудке и с полной пенсией.

Джеймс вовсе не желал иметь такую заключенную, как Грейс Брукштайн. И даже спорил со своим начальством по этому поводу.

– Послушай, Билл. Она же важная шишка! Ходячий призыв к мятежу. У половины моих заключенных родственники пострадали от краха «Кворума». А другая половина ненавидит ее за то, что она белая, богата и надела на суд чертово норковое манто!

Но его возражения не были приняты. Грейс послали в Бедфорд-Хиллз именно потому, что она вызывала всеобщую ненависть. В других местах заключения ее просто не смогли бы защитить.

И теперь, не успев попасть в тюрьму, она уже пытается заварить кашу, требуя встречи с ним, словно находится в каком-то чертовом отеле, где он служит управляющим.

«В чем проблема, миссис Брукштайн? Простыни недостаточно мягкие? Шампанское за счет заведения недостаточно холодное?»

Он жестом предложил Грейс сесть.

– Вы хотели видеть меня?

– Да, – выдохнула Грейс, заставляя себя расслабиться. Приятно вновь очутиться в кабинете и беседовать с образованным, нормальным человеком, на столе которого стоят фотографии родных. Это казалось крошечной, но такой необходимой дозой реальности! – Спасибо, что согласились принять меня, начальник Макинтош. Мне кажется, произошла ошибка. Здесь обеспечивается максимальная безопасность…

– Вот как? Я не заметил.

Грейс с трудом сглотнула. Внезапно ей стало не по себе. Он смеется вместе с ней или над ней?

Но это ее единственный шанс все объяснить. Она должна собраться!

– Мое преступление… преступление, за которое меня осудили… не связано с насилием, – сказала она. – И я невиновна. Я не делала того, в чем меня обвинили. Но я пришла к вам не поэтому.

Макинтош вздохнул. Получай он хотя бы доллар за каждого заключенного, который сидел в этом кабинете, клянясь в своей невиновности, давно бы уже выстроил домик на Малибу-Бич и удалился бы на покой.

Грейс продолжала:

– Но… даже если бы я это сделала, не думаю… То есть хочу сказать, что мне здесь не место.

– Совершенно с вами согласен.

Грейс с облегчением вздохнула.

«Слава Богу! Разумный человек! Сумеет во всем разобраться. Убрать меня из этого скотного двора».

– К несчастью, мое начальство придерживается иного мнения. Видите ли, они считают, что обязанность штата – позаботиться о том, чтобы вас не линчевали. Они опасаются, что ваши сокамерницы могут… ну, скажем, избить вас до смерти ломом или что там еще подвернется под руку. Или удушить простыней. Облить во сне кислотой. Что-то в этом роде.

Грейс побелела. Начальник неумолимо продолжал:

– По какой-то причине мои боссы полагают, что здесь вы находитесь в большей безопасности, чем где бы то ни было. Лично я считаю, что это не так. Но скажите, Грейс, что, по-вашему, мы можем сделать?

Грейс потеряла дар речи.

– Вероятно, если вы действительно пострадаете, они пересмотрят свое решение. Как думаете, такое возможно?

Он смотрел Грейс прямо в глаза. И тут ее осенило.

«Они попытаются убить меня. А ему на это плевать. Он ненавидит меня так же сильно, как все остальные».

– Я перевожу вас в другое крыло. Дадите знать, понравилась ли вам новая камера. А теперь прошу извинить…

Надзиратель увел Грейс.

Новыми сокамерницами Грейс были двухсотфунтовая черная торговка кокаином Кора Баддс и Карен Уиллис, стройная хорошенькая брюнетка лет тридцати.

Надзиратель рассказал Грейс, что Карен застрелила парня своей сестры.

– У обеих пожизненное. Как у тебя. Так что у вас будет уйма времени получше узнать друг друга.

Он ухмыльнулся. Грейс испугалась, что в его словах есть сексуальный подтекст, но не посмела уточнить.

«Я не должна сражаться с тенями. Говорят, что все женщины-заключенные – лесбиянки? Это просто миф!»

Настороженно оглядывая сокамерниц, она забралась на шконку.

«Начальник решил наказать меня. Эти женщины способны на что угодно. Они могут расправиться со мной. Нужно быть осторожнее».

Кора с трудом подняла со шконки свое чудовищно разбухшее тело и уселась рядом с Грейс.

– Как тебя зовут, милочка?

Он нее несло зубной гнилью и потом. Грейс инстинктивно сжалась.

– Грейс. Меня зовут Грейс.

По какой-то причине Коре это показалось забавным.

– Благодать Господня![12] – прокудахтала она. – За что сидишь, Благодать Господня?

– Э… мошенничество, – прошептала Грейс, у которой язык не поворачивался выговорить это слово. – Но это ошибка. Я невиновна.

Кора рассмеялась еще громче.

– Мошенничество. Слышала, Карен? У нас здесь невинная мошенница! Наши ставки растут!

Но тут улыбка на губах Коры внезапно застыла.

– Эй, погоди! Как, ты сказала, тебя зовут?

– Грейс.

– Грейс, а дальше?

Грейс на секунду поколебалась. Хороший вопрос. Действительно, кто она такая? Вся ситуация настолько нереальна, что она словно забыла, кем была раньше.

«Кто я? Не знаю…»

Наконец она все же решилась:

– Брукштайн. Меня зовут Грейс Брукштайн. Я…

Договорить она не успела. Кулак Коры с такой силой врезался ей в лицо, что она услышала, как ломается ее собственный нос.

– Сука! – завопила Кора и снова вмазала Грейс. Кровь была повсюду. Карен как ни в чем не бывало продолжала читать книгу.

– Та сука, которая украла деньги?

– Н-нет, – пробормотала Грейс. – Я не…

– Мой брат из-за тебя потерял работу. Все эти старики бродят по улицам, пока вы с муженьком жрете икру? Ни стыда ни совести. Ничего, ты еще пожалеешь, что на свет родилась! Уж я об этом позабочусь!

Грейс зажала нос рукой.

– Пожалуйста! Я ничего не украла, – прохныкала она.

Кора схватила ее за грудки, подняла со шконки и припечатала к стене так же легко, как тряпичную куклу.

– Не смей вякать! Заткнись, богатая белая сучка!

Каждое слово Кора подчеркивала, снова и снова колотя ее головой об стену. Теплая кровь склеила короткие волосы Грейс. Она теряла сознание.

– Брось, Кора, – скучающе протянула Карен. – Дэнни услышит.

– А мне на…ть!

И точно, через несколько секунд дверь камеры открылась. Ханна Дензел, прозванная заключенными «Дэнни» (и не только), была старшей надзирательницей крыла А.