Хозяева, казалось, были горды, что принимают такого просвещенного гостя, они угостили его мясом (никудышным, жестким и бесцветным, вымоченным в воде). Это не стало сюрпризом для Ицхака, привычного к такой кормежке. Перед этим он посвятил несколько дней рынку скота по соседству, где учился пользоваться правильным жаргоном и задавать правильные вопросы про коров и коз: она еще телится? доится? можно проверить ей зубы?

После ужина в палатке появился мужчина с длинной седой бородой, с которым все обращались крайне уважительно, — шейх клана. Он сразу раскусил Ицхака.

— Откуда ты? — спросил он у него. — Из Яффо? Где лавка твоего отца?

— Напротив мечети, — сообщил Ицхак — Абдул Карим, назвал два известных ему магазина в Яффо и доложил, что отцовская лавка расположена между ними. Он не подозревал, что пастух-бедуин — знаток города.

Шейх помолчал, а потом сказал:

— Я знаю эту часть Яффо как свои пять пальцев. Лавки, о которой ты говоришь, там нет.

Снаружи к этому времени стемнело. Члены племени сгрудились вокруг Ицхака и шейха, их интерес к пришлому очкарику приобрел совсем иной характер. Одно дело — пробираться через арабскую толпу в городе, и совсем другое — выходить из столь критической ситуации. Какое-то время Ицхак не мог шелохнуться.

— Знаете что? — заговорил он наконец, очень стараясь сохранять спокойствие. — Если я стану утверждать, что лавка существует, то получится, что старик, годящийся мне в деды, врет. Нет уж, лучше вруном окажусь я, а он останется прав.

Ответ был хорош, но старик не успокоился.

— Сынок, здесь ты под нашей защитой. Если ты спасаешься от полиции, сбежал из тюрьмы, от семьи, от какой-то неприятности, то здесь ты в безопасности. Хочешь, чтобы мы переправили тебя в Сирию, Ливан, Иорданию, — только скажи: у нас есть лошади. Двое наших людей проводят тебя туда, куда ты скажешь. Но только, ради Аллаха, не рассказывай нам больше свою басню про закупку скота.

Этот человек знал, что Ицхак — обманщик. Ицхак знал, что он это знает. Но поменять свою легенду было бы равносильно гибели. Немного погодя его отвели в палатку на краю лагеря и оставили там одного. На холмах неподалеку, в еврейской деревне, мерцали огоньки. Можно было попробовать сбежать туда. Но он опасался, что бедуины перевели его в отдельную палатку не просто так, а на случай попытки бегства, чтобы тут же ее прервать. Он притворился спящим и стал раздумывать, как поступить. Через несколько часов кто-то тряхнул его за плечо и попросил документы. Ицхак предъявил бумажку, в которой он значился как Абдул Карим Мухаммед Сидки.

Утром бедуины отдали ему удостоверение и разрешили уйти. Скота на продажу у них нет, услышал он. Возможно, они ему все-таки поверили, а может, просто решили не арестовывать и не убивать: Ицхак не стоил того, чтобы из-за него навлекать на племя неприятности. Поэтому они позволили ему выпутываться самому, подозревая, что у него ничего не получится.

Не прошло и пары недель после приезда двух разведчиков в Бейрут, как последний британский верховный комиссар по делам Палестины прибыл в Хайфу, поднялся на борт военного корабля «Euryalus» и уплыл восвояси. 14 мая «Юнион Джек» был спущен, тридцатилетнему британскому мандату настал конец. Началось арабское вторжение — второй этап войны 1948 года. Теперь евреи не просто воевали с местными партизанами, а, прижатые к морю, отражали натиск обрушившихся на них со всех сторон регулярных армий.

У Ицхака и Хавакука не было никакой возможности держать руку на пульсе событий. Источником новостей были только арабские газеты в киосках Бейрута, захлебывавшиеся от восторга:

Были и другие донесения, другие слухи: Арабская освободительная армия стояла у ворот Хайфы, готовая отбить город у евреев. Двигавшиеся со стороны пустыни египтяне готовились к решающему броску на Тель-Авив. Читателей «Бейрут эль-Масаа» побаловали политической карикатурой: длинноносая бородатая еврейская змея валяется у ворот мечети Аль-Акса в Иерусалиме с отрубленной арабским топором головой.

В день ухода британцев было провозглашено еврейское государство: Бен-Гурион зачитал декларацию перед деятелями, собравшимися в душной комнате в Тель-Авиве на церемонию, которая длилась всего тридцать две минуты. За пределами этой комнаты шли ожесточенные бои: как раз в то утро арабские силы окружили три еврейских поселения. Декларация Бен-Гуриона была выражением надежды, а не констатацией факта. Сионистское руководство провело голосование и решило назвать свое государство Израиль. Это означало, что Ицхак и Хавакук стали израильтянами. Кроме того, они оказались первыми израильскими разведчиками. Сами они, правда, понятия не имели, что все это уже произошло. Они еще не знали, что обрели отечество.

Это ощущение, что они застряли в пустоте, хорошо описал Ксан Филдинг, служивший во Вторую мировую войну в разведке и застрявший на оккупированном Крите: «Быть отрезанным от радиосвязи, как я в последние две с лишним недели, всегда чревато паникой и растерянностью, как будто не стало самого Бога… Далекий невидимый Центр, решающий мою судьбу, приобрел в моих глазах почти божественную силу». При этом Филдинг, в отличие от сотрудников Арабского отдела, не боялся, что его родина пала, что Центр не просто не выходит на связь, а вообще прекратил существование. Их ощущение «утраты Бога» было совсем иного порядка.

В арабских газетах оба разведчика читали, что дела обстоят всё хуже. Армии Ирака, Египта, Трансиордании и Сирии, а также Арабская освободительная армия заходили всё глубже на территории бывшего британского мандата. Египетская авиация бомбила Тель-Авив. Пионеры приграничных кибуцев Шаар-га-Голан и Масада, покинувшие свои дома, наблюдали, как сирийские военные сжигают их дотла.

Быть может, государство вообще не родится. Быть может, родилось и уже погибло. Возможно, учителя Самана больше нет в живых, как и всего Арабского отдела. Возможно, мечта сионистов — Эрец-Исраэль — оказалась несбыточной, и оба они, Ицхак и Хавакук, навсегда останутся в арабском мире как еще два беженца…

«Мы с Хавакуком смотрели друг на друга в страшной тревоге: что будет дальше? — вспоминает Ицхак. — Какой будет наша участь, если арабы действительно захватят Хайфу, Тель-Авив и Иерусалим? Оставаться ли нам в Бейруте? С одной стороны, здесь мы бездельничаем; а с другой — если возвращаться, то куда?…» Ему снова и снова виделись арабские колонны вторжения, которые двигались на юг. Он склонялся к мнению, что в газетах пишут правду. Хавакук шутил, что ему все равно, потому что у него готов запасной план на случай еврейской неудачи: «Мы всегда сможем вернуться в Палестину как арабы».