Наконец, при очередном гулянии по площади Мучеников, они повстречали Гамлиэля. Самый задумчивый из наших четырех разведчиков уже не один месяц вел одинокую жизнь лавочника Юсефа аль-Хамеда, тоже лишенный связи со своими. Мы можем предположить, что встреча была прочувствованной, но в их воспоминаниях это не отражено. Встреча трех молодых людей в рассеянной бейрутской толпе ранним летом 1948 года стала началом первой разведывательной операции еврейского государства за рубежом.

В их ячейке — вполне в логике анархической культуры Пальмаха — отсутствовала иерархия. Просто Гамлиэль, пробывший в Бейруте дольше других, стал главным. Приказов у них по-прежнему не было, как и понимания, что делать, поэтому по вечерам они ходили есть хумус и бобы, простую рабочую еду. Денег у них было в обрез, и поступлений не ожидалось. Базовое правило дробления сил требовало не иметь друг с другом никакого дела, но правила были им невдомек, поэтому троица оставалась неразлучной.

Вскоре на площади Мучеников появилось еще оно знакомое лицо — агент Шауль-Тофик, прибившийся к беженцам, которые покинули Хайфу морем. Затем в Бейрут прибыл пятый агент, пересекший границу уже посуху, — Шимон, который вскоре переберется в Дамаск, чтобы и там создать ячейку Отдела. У Шимона был обыкновенный радиоприемник в старомодном деревянном корпусе. Внутри — наконец-то! — был спрятан передатчик.

Хавакук учился на радиста, поэтому он засел за передатчик, который они с Ицхаком прятали в комоде своей комнаты под крышей. Антенну они замаскировали под бельевую веревку. В Израиле рация Арабского отдела стояла на деревянном столе в углу сарая в кибуце Гиват-га-Шлоша.

В Бейруте агент Хавакук надел наушники и застучал ключом. Связь ожила.

Агенты в Бейруте, отчаянно желавшие узнать правду о ходе войны, услышали, что их новорожденное государство держится, хоть и несет ужасные потери. Каждый сотый еврей, живший в Палестине к началу войны, к ее концу расстанется с жизнью. Исход войны был еще совершенно неясен. В первые недели штабной радист слал им морзянкой столько запросов, что Хавакук выходил в эфир по несколько раз в день, а это увеличивало опасность провала. Спустя семнадцать лет та же ошибка привела к аресту в Дамаске разведчика Эли Коэна. В те дни начала лета 1948 года в Центре не думали, что ливанцы способны перехватить радиопереговоры. Но уверенности, конечно, быть не могло.

Агенты снимали комнаты по всему городу и изображали неприметное существование. Гамлиэль знай себе торговал сластями. Остальные приобрели киоск «Три луны» — по названию находившейся по соседству христианской начальной школы — и болтали с покупателями, отдавая предпочтение тем, кто имел хоть какое-то отношение к армии и к правительству. Гамлиэль штудировал газеты и готовил обзоры, Хавакук изготавливал шифровки и отправлял ежедневную радиограмму с достойными внимания сведениями: описаниями парламентских дебатов и воинственных заявлений арабских лидеров, свидетельствами роста или, напротив, затухания военного энтузиазма.

Из сарая, именовавшегося штабом Арабского отдела, их информация передавалась офицеру разведки, который готовил донесения для военачальников и политиков, отражавших ужасную военную угрозу. Планирует ли Ливан нанесение трансграничного удара в поддержку общеарабского дела или просто ждет конца войны? Каково настроение сирийцев — уверенное или разочарованное? В распоряжении разведчиков не было ни суперагента, ни секретных документов, где можно было бы найти расшифровку событий; тем более они были не в силах сами нанести решающий удар. Им оставалось только шарить в илистом пруду ненадежных и противоречивых фактов.

Офицеры израильской разведки были озабочены судьбой сотен тысяч арабских беженцев от войны: сколько их, куда они держат путь, обоснуются ли в арабском мире. От ответов на эти вопросы зависело многое, потому что новое государство не выжило бы с многочисленным населением внутри своих границ, пребывающим в союзе с враждебным внешним окружением. Агенты видели лагеря на окраинах Бейрута и старались подробно информировать об обращении ливанцев с беженцами (им сочувствовали, но денег жалели) и о поддержке со стороны международных организаций (деньгами и припасами, по большей части не доходившими до самих нуждающихся).

Помимо этого, агенты докладывали о настроениях во вражеских странах, менявшихся по мере усугубления жары и ослабления арабской кампании. Кампания выдыхалась, побед уже почти не было. Теперь, писал Гамлиэль в одном из своих донесений, газеты «изображали еврея жестоким варваром, трусливым слабаком». Многие считали, что «евреи убивают детей, издеваются над беременными и насилуют девственниц». Слово «еврей» приобретало демонический смысл.

Воинственный энтузиазм спадает, сообщал Гамлиэль, особенно у ливанских христиан, многие из которых с самого начала не были ярыми сторонниками войны. Некоторые ливанские христиане видели в еврейском государстве потенциального союзника в противостоянии исламскому миру, некоторые вообще считали себя не арабами, а потомками древних финикийцев. Но даже среди христиан, предупреждал Гамлиэль, «не найти влиятельной группы, готовой выступить против войны, за мир… поскольку народ захлестнут антиеврейской волной и сердца откликаются только на антиеврейскую пропаганду».

В том же донесении он обращает внимание на попытки министерств обороны Ливана и Сирии заниматься контрразведкой: «Они считают, что существует обширная шпионская сеть из ливанских арабов, влиятельных и хорошо известных людей». Наверное, офицеры в штабе при чтении этого сообщения поперхнулись.

Первой разведывательной ячейкой Израиля в арабском мире служил скромный киоск рядом со школой «Три луны». Ранним утром, когда город просыпался, кто-то один открывал в киоске ставни. Вскоре появлялись первые покупатели — рабочие, спешившие к началу смены. Следующей волной накатывались ребятишки, торопившиеся в школу «Три луны», — причесанные, с аккуратными ранцами. Шпионы торговали карандашами, ластиками, содовой, конфетами и сандвичами. «То, как устроена лавка внутри, имеет для нас стратегическую важность, — докладывал Ицхак в Центр. — Снаружи не разглядеть, что происходит внутри. Посередине у нас стоит буфет, за которым можно много что незаметно устроить и спрятать». Агенты приобрели для своего киоска обыкновенный транзисторный приемник и, когда поток покупателей спадал, тихонько ловили передачи «Гóлоса Израиля».

Каждое утро кто-нибудь один отправлялся на оптовый рынок за сыром, фасолью, пряностями, баночным паштетом. Киоск приносил кое-какой доход, помогавший работе ячейки и экономии средств: агенты питались самостоятельно, не посещая рестораны. За неимением беженских документов, выдаваемых службами ООН, они не могли получать продовольственную помощь, положенную перемещенным вследствие военных действий лицам. Иными словами, израильские разведчики не переставляли канделябры и не звенели хрусталем на приемах, не сновали по коридорам власти. Они действовали, скорее, как русские шпионы, добывавшие разведданные не на Капитолийском холме и не на Уолл-стрит, а на тротуаре перед школой в Квинсе.