У нее все маленькое – глаза, рот, вздернутый носик, руки, ноги, рост… Только лоб большой, как у мужчины, даже приходится прикрывать украшениями. Что за красавица? А годы идут, можно быть забавной малышкой, прозванной Хуррем за свою веселость, в пятнадцать, теперь ей двадцать, пятеро детей, какая уж тут забавная малышка?

Валиде не права, грудь от кормления детей у нее не повисла, возможно, потому, что один ребенок следовал за другим. Но последние роды были очень тяжелыми, хотя и быстрыми, не одна Зейнаб, многие сказали, что следующий ребенок может осиротить предыдущих. Значит, рожать нельзя, и грудь все же обвиснет.

Что останется? Высокий лоб и веселье в глазах? Но веселье преходяще, а ум для женщины не в том, чтобы читать умные книги, так все время твердит валиде. Может, она права?

Нет – тряхнула головой Хуррем, отчего все вокруг поплыло из-за головокружения. Еще остается ее любовь к султану и пока его любовь к ней. Разве любят только за красивые черты лица и упругую грудь? Конечно, валиде хороша и в зрелом возрасте, но она такой была всегда. Хуррем видела портрет валиде в молодости – красавица, каких на земле мало. Однако султан Селим предпочитал ее красоте других либо вообще мальчиков.

Значит, не в красоте дело?

Тогда в чем? Почему не очень красивая (по словам Зейнаб), не очень молодая (двое взрослых сыновей) Нур-Султан была дорога хану Менгли-Гирею, имевшему гарем из сотен отменных юных красавиц? Потому что была умна и была прекрасной советчицей своему мужу. Собеседницей… советчицей… – вот то, что может остаться навсегда, даже когда красота уже ушла. Потому что любят не только за роскошь тела или черты лица, а иногда и вопреки им. Любят за душу, за ум, за способность сопереживать и помогать советом.

Вот чем она может привлекать Повелителя еще очень долго, это в ее силах, только не стоит тратить их на войну с гаремом и даже с Махидевран.

– Чешмира, позови Марию, – окликнула служанку Хуррем.

– Она занимается итальянским с шех-заде Мехмедом и Михримах Султан.

– Хорошо, когда закончат, пусть придет ко мне.

У Чешмиры согласно ее имени красивые глаза – большие, темные омуты, в которых зрачок неотличим от остального, а белки без прожилок и чуть голубоватые. Удивительное сочетание. Девушка умна, сообразительна, доброжелательна… Если закрыть нижнюю часть лица яшмаком, то просто неотразима, но все портят большой нос и тонкие губы, словно Создатель постарался только над глазами, забыв, что есть остальные черты лица.

Принесли письмо от сестры персидского шаха Тахмаспа. Уже второе. В своем первом Хуррем попросила прислать книгу «Восемь райских садов» Хосрова, как и предлагала Сулейману. Перихан откликнулась, книгу прислала, написала несколько хороших слов с пожеланиями здоровья и милости Аллаха Хасеки Султан и детям.

Хуррем поблагодарила и в свою очередь отправила подарок – красиво переписанные и богато украшенные стихи Ахмед-паши, бывшего наставника Сулеймана.

И вот ответ. Только бы не превратился в бесконечный обмен подарками, Хуррем и Сулейману нужно совсем не это. Нет, умная девушка просто благодарила, сетовала на то, что они не могут встретиться и поговорить о поэзии, хвалила стихи Ахмед-паши.

Это уже переписка. Хуррем придумала, что напишет в своем письме: отправит стихи Мухибби, не признаваясь, кто это, а также представит принцессе для сурового приговора свои собственные и обязательно поинтересуется, не пишет ли та сама. То есть, конечно, пишет, такая умница не может не писать, пусть пришлет…

Пришла Мария, рядом, конечно, Михримах. Бедная девочка просто разрывалась между обожаемой ею Марией и желанием все делать как брат.

– Мехмеда учат ездить на пони!

Это означало требование иметь пони тоже.

– Ты тоже будешь учиться ездить, только подрасти немного.

– Я уже большая! Я попрошу папу подарить мне пони!

Хуррем снова улыбнулась, можно было не сомневаться, что завтра же у принцессы будет пони с самыми богатыми украшениями от гривы до хвоста. Сулейман откровенно баловал свою любимицу. Валиде ворчала, что принцесса вырастет непослушной. Хуррем понимала, что валиде права, но так хотелось сделать что-то в пику поджатым губам Махидевран, что она подчеркивала это обожание Повелителя и тоже баловала девочку.

Зейнаб сокрушенно качала головой. Однажды увидев такое сожаление, Михримах, вообще легко схватывающая все, особенно то, что ее не касалось или было не нужно, научилась так же качать и принялась передразнивать старуху. Зейнаб бы обидеться, но та добродушно смеялась. Хитрющая Михримах тут же поняла, что забавное передразнивание к наказанию не ведет, и принялась передразнивать всех подряд – мать, служанок, даже кизляр-агу, имитируя нелепую походку евнуха.

– Михримах, перестань! Кизляр-ага обидится!

Та махнула рукой:

– Папа ему не позволит.

Повелитель, увидев такую пародию, смеялся почти до слез, хотя и пытался сделать дочери выговор. Это плохо удалось, Михримах понимала, что злиться на нее не может никто – хорошенькая, лукавая и умная девочка была всеобщей любимицей.

Конечно, обиделся кизляр-ага, но принцесса была права, возразить или как-то выказывать свою обиду евнух не рискнул.

– Мария, персидская принцесса прислала ответ на мое письмо. Пока мы переписываемся о поэзии, я подумала, не перевести ли для нее кого-то из итальянских поэтов?

– Госпожа, Петрарка или Боккаччо – это прекрасно, только нужно выбрать сонеты о любви, в которых не было бы упоминания христианских святых…

– Да, ты права, не то может выйти скандал. Подыщи такие стихи.

– Я постараюсь.

Хуррем чувствовала себя очень важной персоной, она переписывалась с принцессой другой страны. Разве Махидевран на такое способна? Конечно, нет! Повелителю и в голову бы не пришло предложить Махидевран переписку с кем-то.

Хуррем пыталась урезонить сама себя: зато она мать наследника престола.

Внутри родилась мерзкая мысль: это пока… Прогнать мысль удалось не сразу, к тому же она упорно возвращалась, даже будучи спрятанной в потаенные уголки разума. Такие мысли, посетив однажды, не пропадают, они начинают жить внутри человека собственной жизнью, разрушая и постепенно подчиняя себе.

У Хуррем мысль уже начала свое действие, тем более прогонять ее не хотелось.

Она не могла не понимать, что схватка с Махидевран будет обязательно, и схватка жестокая. Болезнь Повелителя показала это воочию. Хуррем понимала и другое – у ее соперницы просто нет другого выхода, потому что только один из сыновей станет султаном, остальные будут уничтожены физически. И дело даже не в том, кто – Махидевран или Хуррем – будет следующей валиде, дело в том, кто из них выживет.

Проклятый закон Мехмеда Фатиха, заставляющий пришедшего к власти убивать своих братьев и племянников, а то и собственных сыновей! Мысли о нем вызывали у Хуррем приступы ярости, но что она могла поделать? И Махидевран тоже ничего не могла. И валиде тоже.